Алые маки на серых скалах - [22]

— Все? Ленин больше ничего не сказал?

— Он сказал: «А теперь сядь вон в то кресло и, милости прошу, отдохни!» — Ильич жестом показал на кожаное кресло недалеко от своего письменного стола, но я и не думал садиться. Видел, что Ленину уже не до меня: он углубился в неотложные дела, одним из которых, наверное, было сообщение о тяжелом положении Баку. Я тихонько вышел. Через три дня с боевой дружиной и эшелоном оружия возвратился в Баку. Вот и все!

В зале снова захлопали. А у Аси было такое впечатление, будто она путешествовала вместе с Левой и сама видела Ленина.

Когда все расходились, девушка протиснулась к юному докладчику и спросила:

— Так передал ли все-таки Ленину Степан Шаумян тот значок?

— Передал. Сам видел его на пиджаке Ильича, — сказал Лева.

— А может, это не тот значок, а другой? Откуда ты знаешь?

— Тот. Я как глянул на него, так Ленин, поймав этот мой взгляд, спросил с хитринкой, прищурив глаза: «Твой подарок? Спасибо, с удовольствием ношу!»

— А говорил, больше нечего рассказывать… — упрекнула Леву Амалия.

— Нет. Это — все… Вот кончим здесь с контрой, поеду в Москву учиться и смогу видеть Ленина сколько душе угодно!

Девушки возвращались домой под впечатлением услышанного. Ася мысленно дала себе слово обязательно поехать в Москву, хоть на короткое время, чтобы увидеть вождя революции.

— Нет, не скоро туда попадешь… Уж больно много в Баку канители до полной победы над контрой! — уловив ее мысли, сказала Амалия и вздохнула.

Вздохнула и Ася: обе понимали, что впереди трудный путь, тернистый и опасный.

Дома Ася застала всех за сборами. Оказалось, что мать все-таки настояла на том, чтобы поехать к ее сестре, на Волгу.

— Надо спасти детей от голода, дать им немного окрепнуть, чтобы осенью они снова могли прилично учиться.

Семья не раз проводила лето на Волге. А теперь это было особенно заманчивым.

Если бы в прошлом году сказали, что она не захочет поехать на Волгу к тете из-за общественной работы, Ася бы рассмеялась прямо в лицо такому шутнику. Но теперь ей трудно было расстаться с товарищами. Теперь, когда так четко определились ее обязанности…

— На месяц, не больше, уезжаем, — заверяла мать. А сама собирала в узлы, в чемоданы все, что можно было увезти.

— Зачем столько вещей нам на короткое время? Не на всю ли жизнь ты собираешься уехать из Баку? — удивлялся отец. — Я лично должен от силы через месяц быть здесь.

— И мои теплые вещи не укладывай! Я должна приехать в Баку даже раньше отца! Пойми, иначе я не могу… — Ася в сердцах вырвала из рук матери свое зимнее пальто и повесила его обратно.

Та долго молчала, но потом, не выдержав, залилась слезами и схватилась за сердце. Ася начала успокаивать ее…

Было понятно, что тревожит мать! Угроза нашествия турок висела над Баку, хотя в конце мая в газетах и были сообщения о победе армян в битве под Сардарапатом. Растоптав Армению, тысячная рать врага двигалась к Азербайджану. Поэтому мать, чувствуя беду, стремилась любыми средствами увезти отсюда своих близких. И Ася вынуждена была уступить ее мольбам.

Перед самым отъездом девушка все-таки ухитрилась забежать на почту. И была потрясена, когда молодой служащий, сочувствовавший ей, протянул два конверта. Не веря своим глазам, Ася растерянно вертела письма в руках, потом недоверчиво взглянула на почтового работника.

— Не надо так волноваться. Вы же их ждали? Вот они и пришли! — добродушно подбодрил ее почтарь.

«Баку, главпочта, до востребования, Асе Папян» — значилось на конвертах. Сомнений не было. Даже расплывчатый химический карандаш, которым писался адрес, сохранил убористую стройность твердого почерка. Ася прижала письма к груди и, опрометью выбежав на улицу, помчалась в заветный тихий уголок на берегу моря, где обычно бывало мало прохожих.

Аккуратно открыв конверты, она начала читать. Письма были датированы одно первым числом июня, другое — вторым:

«Дорогая Асек! Пишу тебе на привале перед боем. Если правда, что чувства передаются на расстоянии, то ты должна знать, что всегда и везде незримо находишься рядом со мной. Как назвать это наваждение, не знаю! Не знаю, потому что до сих пор ничего подобного мне не приходилось испытывать. Одно для меня ясно, что если мне суждено еще раз с тобой встретиться, больше никогда не расстанусь. А пока предстоит бой. Чем он кончится, нетрудно предугадать, ибо предательствам нет числа.

По газетам ты, очевидно, знаешь, что дашнаки не признали Советскую Россию, они надеялись на помощь извне, а пока что на поле боя остались мы, одни армянские добровольцы.

Грузинские меньшевики призвали германцев на свою защиту, мусаватисты — турок, Армения дана Закавказским сеймом[4] в жертву. И подумай, Асек, мы под Карсом победили турок, город не был бы сдан, если бы по приказу свыше мы не отступили.

После оккупации Александрополя турки предложили нашим горе-правителям сдаться. Опять приказом правительства военные действия мы прекратили. Кровь моих товарищей, павших под Карсом, стучит в мою грудь. За что же они погибли?

Турки беспрепятственно двинулись через Джавахли и Лори к мусульманскому Борчали и Ахбулаху. А по линии железной дороги и южному склону Арагаца враг пошел на Ереван, с третьей же стороны — на Караклис. Вот тут-то, Асек, дашнаки, турки тем более не ожидали великого противостояния нашего простого народа. Поднялись все: старики и малые, женщины и священники, богатые и бедные. Командующий войсками Даниил-Бек Пирумян своей выдержкой и храбростью воодушевлял нас, солдат и ополченцев.