Алые буквы - [7]

— Задел больное место? — осведомился Эллери.

Дерк провел рукой по лицу, словно стирая с него грязь.

— Слушайте, — сказал он. — Простите мне то, что я ударил вас вчера вечером, и давайте на этом закончим.

Он встал.

— Сядьте, Дерк, — велел Эллери. — Я еще не закончил с вами. Мне симпатична ваша жена, а вы превращаете ее жизнь в ад. Это должно иметь какие-то корни. Давайте их раскопаем… Благодарю вас, — сказал он, когда Дерк внезапно сел. — Вчера вечером я говорил с Мартой и, соединив то, что мне удалось из нее вытянуть, с собственными наблюдениями, пришел к выводу, что ваша беда, Дерк, отнюдь не ограничена простой ревностью и берет свое начало в далеком прошлом. Не возражаете, если мы побеседуем о вашем детстве?

— Я сэкономлю ваши силы, — сказал Дерк. — Сообщу факты, а если вам понадобятся медицинские термины, то прибавлю и их.

— Так вы подвергались психиатрическому лечению? — Эллери старался не выглядеть разочарованным.

Дерк рассмеялся:

— Мной дважды занимались психоаналитики. Но лечение не только не помогло, а, напротив, все усугубило. Они не виноваты — я был не в состоянии идти навстречу. Не знаю почему. Очевидно, это одно из проявлений…

— Тогда незачем так далеко вдаваться… — Эллери поставил чашку.

— Погодите. Не возражаю, чтобы рассказать вам. Это придаст всему хоть какой-то смысл. — Дерк оперся локтями на колени и продолжал, глядя на ковер: — У меня не было того, что называют «нормальным детством». О том периоде я не вижу сладких снов — только кошмары.

Когда мне было двенадцать лет, мой отец застал мою мать в постели с другим мужчиной. Он схватил со столика у кровати медную лампу и вышиб ему мозги. Его судили за убийство и, конечно, оправдали — любой присяжный поступил бы так же при подобных обстоятельствах.

Итак, для него все закончилось хорошо. Однако дальше все пошло куда хуже — особенно для матери и для меня. Отец подверг мать оригинальному наказанию — не пожелал дать ей развод и заставил ее продолжать жить с ним в том же доме. При этом он не упустил и дня, чтобы не напомнить ей о ее вине. Естественно, друзья перестали общаться с матерью, а собственная семья отреклась от нее.

Отец не собирался позволить матери уйти. Это было бы слишком легко — все равно что убить ее на месте. Она должна была умирать медленно и мучительно — а la chinoise.[12] Ведь мать опозорила его драгоценное имя, унизила его мужское самолюбие и нарушила кодекс их класса. Отец был тот еще тип. Сомневаюсь, чтобы при бальзамировании в его жилах нашли хоть каплю крови. Его жестокость носила спокойный и сдержанный характер, что выглядело особенно скверно. Безупречные манеры джентльмена с Юга сохраняются при всех обстоятельствах. Когда такой человек вонзает в тебя нож, это по-настоящему больно.

Дерк зажег сигарету и почти сразу же раздавил ее о свое блюдце.

— Мать дважды пыталась покончить с собой и оба раза неудачно. Ее так и не научили хоть что-то делать как следует. В конце концов, она превратилась в пьяницу. Такой я и запомнил мою дорогую матушку — старой каргой с остекленевшими глазами, пахнущей лавандой и виски и бродящей, спотыкаясь, по огромному дому.

Я рос, ненавидя своих родителей. Возможно, в моем подсознании Марта — моя мать, а я — мой отец. Я говорю вам это так же, как говорил психоаналитикам. Ну и что? Знание причин ничего не меняет. Я по-прежнему испытываю неконтролируемые приступы ревности. Признаюсь, они до смерти пугают меня самого.

Эллери встал с кровати.

— Подождите, Дерк, пока я приму душ.

Он вышел в ванную и вскоре вернулся, приглаживая волосы.

— Как продвигается ваш новый роман?

Дерк уставился на него:

— Никак.

Эллери начал одеваться.

— Вы совсем не работаете?

— Просто сижу и смотрю на машинку, а она смотрит на меня.

— А вы много успели сделать?

— Я только начал.

— В чем дело? Роман так плох?

— Господи, конечно нет! — засмеялся Дерк. — Он великолепен!

— И вас он все еще интересует?

— Вы что, набиваетесь в соавторы? Идея привлекает меня по-прежнему, но я не могу заставить себя вернуться к ней.

— Как насчет профессиональной помощи?

— Что вы имеете в виду?

— Дерк, ваши личные проблемы вне моей компетенции. — Эллери зашнуровал второй ботинок. — Если психиатры ничего не могли с ними поделать, то я и подавно не смогу. Я только в состоянии предложить лечение, которое помогало мне справляться с собственными психозами. Писатель лечит себя писательским трудом. Думайте о творчестве, днем и ночью заставляя себя фиксировать ваши мысли на бумаге.

— Говорю вам, не могу! Я пытался…

— Давайте позавтракаем, — весело предложил Эллери. — У меня есть одна идея.

* * *

Прибыв исполнять секретарские обязанности, Никки, как обычно, уже не застала инспектора, а Эллери обнаружила выглядывающим в окно, что было не совсем обычно.

— Это Дерка Лоренса я видела плетущимся по Восемьдесят седьмой улице, — осведомилась она, — или его точную копию?

— Налейте себе кофе, Никки, и сядьте.

— Ну? — откликнулась Никки, не сделав ни того ни другого.

— Дерк приходил извиниться за вчерашнее, и у нас состоялась долгая беседа. — Эллери передал ей суть их разговора. Никки молчала. — Очевидно, он в тисках опасного невроза. Мне это не нравится, Никки, совсем не нравится.