Когда Карен Лейт удостоилась Большой американской премии по литературе, ее благодарный издатель удивил всех, включая самого себя, сумев убедить свою примадонну показаться на публике.
Еще более удивительным стало согласие мисс Лейт устроить нежданный прием в ее японском саду, расположенном за строгим и изящным домом на Вашингтон-сквер.
Там собралось великое множество важных персон, украшавших общество куда менее важных, да и просто непримечательных, как изюминки — кекс. Все были счастливы, а более прочих — издатель мисс Лейт, даже не мечтавший, что его «крепкий орешек» и самый надежный источник преуспеяния согласится выставить себя на обозрение публики, да к тому же в собственном саду!
Однако полученная литературная награда, очевидно, повлияла на миниатюрную, робкую, до сих пор привлекательную женщину, которая приехала из Японии никем не замеченной в 1927 году и с того времени словно заточила себя в четырех глухих стенах дома на Вашингтон-сквер. Из этого убежища она отправляла в издательство «отполированные» до блеска, будто дорогая эмаль, прекрасно написанные романы. Дюжина гостей, встречавшихся с нею прежде, могла поклясться, что еще никогда прежде Карен Лейт не выглядела столь оживленной и не вела себя столь дружелюбно.
Но основная масса собравшихся вообще раньше ни разу не видела писательницу, и потому ее прием скорее напоминал дебют, чем торжество. Для женщины, которую считали пугливой, точно птичка, она достойно выдержала испытание. В сущности, Карен даже старалась привлечь к себе внимание, для чего задрапировала свою хрупкую фигуру в роскошное японское кимоно, а иссиня-черные волосы собрала на затылке волнистыми узлами в японском стиле. И ей удалось разоружить самых завзятых критиков. Карен столь грациозно держалась в этом странном костюме, что они поняли: она вовсе не собиралась бросать кому-либо вызов, а просто чувствовала себя в японском одеянии естественнее, чем в костюме, сшитом в ателье на Пятой авеню. Заколки из слоновой кости и жадеита украшали ее голову, подобно драгоценностям в короне. Да Карен и вправду царствовала этим вечером, умело скрывая волнение под вымуштрованной, бестрепетной любезностью королевы во время коронации.
Знаменитый автор «Восьмого облака» была крохотным созданием, легким, точно перышко. Как заметил один поэтически настроенный джентльмен, даже слабый ветерок мог поднять ее и, закружив, унести по воздуху вдаль. Щеки Карен походили на бледные впадины под аккуратно наложенным, довольно необычным слоем косметики. Вид у нее был болезненный, и что-то в ее вялых, «плавающих» жестах наводило на мысль то ли о переутомлении, то ли о неврастении. И лишь глаза Карен казались живыми и внимательными: серые, огромные, блестящие, но слишком глубокого сидящие в сиреневатых глазницах и как будто скрывающие давнюю, мрачную тайну. Иногда она прищуривалась, словно уклоняясь от незримого удара.
Все приглашенные дамы с необычным для них великодушием согласились, что хозяйка дома обладает каким-то фантастическим, неземным очарованием. К тому же Карен была из тех, кого принято называть женщинами без возраста. Короче, она походила на восточное, керамическое изделие или на один из своих странных, также «керамических» романов.
Никто не сомневался в своеобразии Карен Лейт. Но вот какой она была на самом деле, никто из гостей не знал. Ведь она никуда не выходила и жила в своем доме и саду как монахиня. А поскольку дом Карен оставался недоступен для посторонних и его стены поднимались ввысь, скрывая сад, никто не мог похвалиться знакомством и с ее прошлым, и с настоящим. Известны были только жалкие, безумно скудные крохи ее биографии: Карен — дочь американского эмигранта, давно осевшего в Японии и до конца своих дней преподававшего историю литературы в Токийском университете. В Японии она провела большую часть своей жизни. Вот, пожалуй, и все.
* * *
Прием проходил в маленьком павильоне в центре японского сада. Подавали чай согласно старинному японскому церемониалу, который называется Тя-но-ю. Хозяйка дома столь легко нараспев произносила это странное созвучие, что у гостей невольно создалось впечатление: японский язык для нее родной, а английский — лишь хорошо выученный. Ее хрупкие, девичьи руки проворно размешивали зеленый порошковый чай в грубой чаше из прочного старого фаянса. Пожилая японка в кимоно молча стояла позади нее, словно страж божества.
— Ее зовут Кинумэ, — пояснила Карен в ответ на вопрос о японке. — Это нежная и кроткая душа. Она живет со мной — о, уже целую вечность! — На мгновение миловидное, изможденное лицо Карен слегка помрачнело.
— Она похожа на японку и в то же время чем-то не похожа, — заметил один из гостей. — И она совсем крохотная!
Карен что-то произнесла свистящим шепотом — как все решили, по-японски, и старушка японка, церемонно поклонившись, тут же покинула павильон.
— Она хорошо понимает английскую речь, — смущенно сообщила Карен, — хотя так и не научилась бегло говорить. Если быть точной, Кинумэ не из самой Японии. Она — уроженка острова Лу-Чу. Знаете, это группа островов на восточном краю Китайского моря, между Тайванем — Формозой и материком. Люди там меньше японцев, но сложены лучше.
