Альтераты. Соль - [19]

Рванула к бочке, суматошно набрала в рот воду и прыснула её в позеленевшее лицо брата. Тот шумно втянул в себя воздух, попробовал сесть. Голова туго соображала, перед глазами разбегались ядовито-зелёные круги и красноватые мушки. Кисловатая отрыжка скопилось в гортани и жгла огнём.

— Тимка, прости, я правда-правда не хотела, — Светка жалобно скулила, перебегала из стороны в сторону и зачем-то старательно дула на него.

Тим схватил сестру за локоть, заставил замереть — от мельтешения бурлило в желудке — выкинул из зажатого кулака большой палец, кивнул:

— Вот если полезут ещё раз, именно так и бей. В самый раз, — он сделал глубокий выдох, выпятив трубочкой губы, проморгался.

— Так ведь к директору вызовут, — Светка смотрела округлившимися глазами, еще не высохшими от слез, прижимала маленькие кулачки к груди.

Тимофей с трудом встал, отчаянно кивнул:

— Пусть вызывают. Там уже я пойду. К твоему директору…

Он схватился за угол дома, распрямляясь. Над горизонтом полыхали вспышки надвигающейся грозы. То приближались, то удалялись — ходили кругами. Тим присмотрелся:

— Где полыхает? Не над проливом?

— Над проливом, — торопливо согласилась сестра, прижалась к горячему и сильному телу брата, жёсткому, накачанному и надёжному как скала, уткнулась носом в плечо.

Тим изловчился, обнял её за плечи, всё ещё вглядываясь в кривые сполохи.

— Пойдём в дом? — предложила сестра и посмотрела жалобно.

Брат задумчиво кивнул, подтолкнул к крыльцу. Уже взойдя на верхнюю ступеньку, ещё раз оглянулся на багровое небо все в серебристых крапинках далёких звёзд. Странная гроза. Сухая. Сто лет таких не бывало. Может, и больше.

6

Анна почти не помнила эту ночь — все затмевали ярко-синие глаза в отражении. Призрачные губы шептали, руки тянулись к горлу, дотрагивались тонкими пальцами до кожи, оставляя ожоги. На запястьях проступили синяки и кровоподтёки, на плечах, на спине — длинные уродливые рубцы. Неизвестно откуда проступило родимое пятно на груди, чуть выше основания грудной клетки. Поднялась температура. В голове кружили чужие тени и на чужом непонятном языке, то приближаясь, то удаляясь, что-то твердили. Стоило ненадолго прикрыть глаза, как пространство сужалось: протяни руку и коснёшься… Чего? Анна не знала, но она боялась этого. И нещадно болело что-то внутри. Ныло, скреблось изуродованной кошкой.

Она вздохнула, в который раз заставляя себя сбросить наваждение. Вынырнула из него, почувствовав солнечное тепло и аромат кипариса.

— Где мы? — она огляделась: круглый белоснежный холл, настежь открытые ставни и огромные, от мраморного пола до резного потолка, двери. За ними — сад, цветущие магнолии, белоснежные дорожки и ровные ряды скамеек.

Сама она, к своему удивлению, обнаружила себя в кресле-каталке, жутком, словно испанское пыточное кресло. Ноги установлены на подставку, руки прижаты к подлокотникам. Попробовала встать. Тут же рядом оказалась женщина в медицинском костюме, не белом, а в весёленьком таком, оранжевом, с забавными слониками как на детских фланелевых пижамах:

— Нет-нет, не стоит вставать, так вы в безопасности. — Она положила горячие руки на плечи девушки, мягко и настойчиво заставив замереть. Тут же позвала: — Андрис Александрович, подойдите сюда, пожалуйста.

Из-за колонны показался яркий блондин. Высокий, более двух метров, рост, ясные глаза и широкая располагающая улыбка, узкое лицо в обрамлении светлых вьющихся волос.

— А, наша спящая красавица очнулась, — неуловимым жестом он махнул рукой медицинской сестре и подошёл ближе к Анне, разглядывая ее приветливо и с интересом. Из-за его широкой спины показалась сутулая фигура Аниного отца. Вид встревоженный. В ответ на удивленный взгляд дочери отвел глаза. — Мы тут пока с твоим папой поболтали.

— А, — Что происходит, где я? — Анна переводила взгляд с отца на высокого незнакомца. Тот доверительно дотронулся до плеча археолога, тихо и безапелляционно проговорил: — Думаю, вам стоит поговорить наедине. Беседка вам подойдёт идеально.

Он деликатно показал на распахнутые двери и искрящуюся белизной дорожку. Отец сухо кивнул, развернул кресло и толкнул его перед собой, выкатывая в сад. Человек по имени Андрис махнул им вслед рукой:

— Жду тебя, Спящая красавица, скоро обед!

Отец катил кресло с Анной и молчал. Под колёсами хрустел белоснежный гравий. Анне хотелось дотронуться до него, погладить колкие разномастные камешки, сложить из них пирамидку или хотя бы собрать слово «Вечность».

— Где мы находимся? — спросила опять. На этот раз получилось довольно грубо и требовательно.

Отец остановился. Не доехав до живописной беседки, присел в тени на пустующую скамейку, вытер лоб носовым платком.

— Это реабилитационный центр «Робкая звезда». Андрис Александрович — главврач, психиатр. Он любезно согласился понаблюдать за тобой. Несколько дней. Может быть, неделю, — он старательно прятал глаза. Щурился на солнце, посматривал на распускающиеся цветы — лишь бы не встретиться с дочерью взглядом.

Анна почувствовала ложь, застыла.

— Психиатр?

— Ты не здорова: обмороки в море, эти выходки ночью, — отрезал отец, нервно встал. Сухой, жёсткий, отчуждённый. — Я не могу обеспечить уход в лагере…