Альтераты: миссия для усопших - [18]

Она вошла внутрь, в чернеющую пустоту одной из комнат.

Тусклый свет свечи здесь, казалось, окреп и расширился, позволив осветить всё небольшое помещение.

Окна в торжественно-бордовых гардинах и вуали французских штор. Ровные ряды стульев с ажурными спинками и возвышающимися над ними шеями, головами. Впереди, на прямоугольном подиуме — хрупкая девушка с уложенными в тугие локоны волосами за концертным роялем, чёрным и величественным. Прямая спина, замершие на миг над клавишами тонкие пальцы.

И вот они коснулись их, несмело, извлекая немного траурные и торжественные звуки. Лёгкие руки то взмывали вверх, то неистово обрушивались, завораживая зрителя.

Рахманинов. Второй концерт для фортепиано.

Она знала это произведение. Более того — это она его сейчас играла.

Это ЕЁ выступление на Рождественском концерте несколько дней назад.

Темп увеличивался. Руки, словно плетя кружева, порхали над клавишами, невесомые, волнующие, вдруг замедляясь, любовно лаская клавиши.

Но зал неистовствовал. Чем более проникновенно она играла, тем больше взрывов гомерического хохота слышалось от внешне увлечённой публики. Кто-то громко, в полный голос, разговаривал по телефону, ругаясь с тёщей. Мужик в предпоследнем ряду, с покрытой испариной красной шеей шумно сморкался в неопрятный платок. Парочка в проходе откровенно целовалась.

— Эй, да успокойтесь вы! — не выдержала Дарья, закричала, перекрывая шум. — Вы же мешаете!

В одно мгновение музыка стихла. Почти сотня людей замерла, и, как один, повернули к ней свои лица — фарфоровые маски с чёрными провалами вместо глаз.

Парочка, целовавшаяся в проходе, привстала.

Дарья отшатнулась. В горле ежом застрял крик, словно у неё и не было того, чем кричать.

Она сделала один шаг назад, в тень спасительного коридора, всем телом чувствуя, как подалась вперёд толпа.

Дарья, выскользнув из зала, бросилась прочь.

Пыльные стены мелькали вокруг, позади слышался топот и звериный, остервенелый визг, который то приближался, то отдалялся, словно играя с ней в кошки-мышки.

Краешком сознания она понимала, что бежать не куда, нужно спрятаться. Но куда?

Огромная злая масса, казалось, уже была за спиной, Дарья слышала чье-то хриплое дыхание, чувствовала, как вязнут ноги, как кто-то пытается схватить за локоть, разрывая когтями свитер, царапая кожу.

Сделав усилие, она метнулась в сторону и нырнула в первый попавшийся проём.

Настигающая волна отхлынула, выплюнув её в темноту, словно рыбу на берег.

Дарья тяжело дышала. Биение сердца разрывало рёбра, пульсируя в барабанных перепонках. Она облизнула пересохшие губы — кожа потрескалась, и теперь солёный привкус крови, отдающей металлом, вызывал тошноту.

И еще она поняла, что выронила свечи.

Теперь её окружала сырая мгла: не чернильно-черная, а прозрачно-сизая. Тусклые тени выползали из углов, норовили дотянуться, дотронуться до неё, проверить, жива ли.

— Со-оня!!!! — заорала она, рассекая муть. Тени дрогнули и спрятались, сжавшись в бесформенные комья, из которых изредка поблёскивали угольки глаз. — Ты где?! Отзови-ись!

Противоположная стена, словно сбрасывая пелену, озарилась изнутри сумеречным сиянием.

Большое окно, проявившееся на ней, манило — там выход, конец этому безумию.

Дарья шумно выдохнула, сделала осторожный шаг навстречу, и тут же замерла: в прозрачном проёме проявились два тёмных силуэта. Лёгкое движение, и уже можно разобрать широкую мужскую спину, сильные плечи. Сердце забилось сильнее и тревожнее, томно пульсируя под накрывающей его раскалённой карамелью — она узнала его. Он снится ей ночами с двенадцати лет. Она грезит им наяву. Паша. Истомин.

Набрав больше воздуха, она открыла было рот, чтобы окликнуть его, но имя застыло на губах.

Он не один. В неярком прямоугольнике окна, не замечая ничего вокруг, отвечая на его ласки, вздыхая, темнела ещё одна фигура.

Даша пригляделась.

Неистово трепещущее сердце шептало: там, в объятиях парня, о котором она столько лет мечтала — должна быть она сама. Афанасьева легко «съела» историю про уроки. Она её за человека не считает — ещё бы очкастая дура-зубрила с вечным комплексом отличницы и стопкой нот в портфеле. Кому она может понравиться?! Что она может сделать, кроме идиотской выходки с отказом от свидания?!

До дрожи в ногах она вспоминала Пашины руки, как они дотрагивались до неё, обжигая, его дыхание, требовательные, не позволяющие сделать шаг назад, прикосновения.

Он позвонил ей три недели назад. Вот так просто. Она взглянула на экран сотового — и села. «Паша Истомин звонит».

— Да, я слушаю, — голос срывался, язык пересох и здоровой неповоротливой тряпкой ворочался во рту.

— ЗдорОво, Синицына! Чё делаешь?

— В музыкалку собираюсь, — честно призналась она, так как, кажется, мозг тоже высох и тоже ворочался в черепной коробке здоровой неповоротливой тряпкой.

— Прикольно, — хохотнул Истомин. — Чё завтра после уроков делаешь?

Она запнулась. Завтра они во вторую смену учатся, и, по-хорошему, ей ещё на репетицию успеть. Но язык с мозгом уже реабилитировались:

— Ничего.

— Круть, — опять хохотнул Истомин. — И не планируй. В кино пойдём.

Сердце сделало тройное сальто назад, с четверным тулупом. Если вообще бывает такая комбинация в фигурном катании.