Алтарь Святовита - [70]

Глава 4. Война

Двенадцатого марта одна тысяча двести сорок второго года через блокпост на въезде в Самолву проследовал гонец из Пнева. Мальчишка вез весть, которую просил передать его отец. Миновав Немецкую слободу, всадник промчался мимо площади, прямиком к замку. Через пятнадцать минут, выпив с пол-литра теплого киселя, гонец докладывал Гюнтеру.

– В Изменке бой вчера был. На нашу сторону побитый немец прибег, еле живой, просил, чтоб сховали. Отцу алатырь-камень[52] размером с кулак отдал.

– И как, сховали? – поинтересовался Гюнтер.

– Батька его в сено спрятал.

– А с чего он именно к вам прибежал?

– А к кому ж еще? – Мальчик с удивлением посмотрел на Гюнтера, словно тот сморозил какую-то глупость. – У нас на дверях щит с медведями. Батька спрашивает, что с немцем делать?

За два дня до этого события Семен привел свой отряд в конечный пункт назначения, деревню Изменка. Пройдя мимо острова Пийрисар, где удачно вырезали ливонский разъезд, новгородцы обзавелись тремя лошадьми и, пограбив прибрежных рыбаков, стали на отдых. Обещанного Строганом связного, как и рыцаря с дружиной, на месте не было. Грабить паромщиков или работников волока на Руси считалось великим грехом, да и незачем это было. Поселок был откровенно беден. А вот судя по слухам, на той стороне озера, куда бежали люди в поисках лучшей жизни, строился новый городок. Черниговец Семен много о нем знал. Там лежали средства для воплощения его мечты. Семен жаждал вернуться домой, выцарапать место воеводы небольшого городка и управлять им по своему усмотрению. Оставалось ждать. Людям был необходим отдых. Целый месяц с гаком они шли по лесам, замерзшим рекам и озеру в постоянном напряжении. Вымотались капитально, и черниговец позволил отряду расслабиться, но только не десятку, набранному из молодых новгородцев. На них у него были особые виды. С ними он связывал будущее, гоняя ребят до седьмого пота, пытаясь слепить хоть какое-то подобие воинов для своей дружины. Это они жгли деревню и убивали людей, привыкая к вкусу крови, видя в своем командире вожака стаи. Расставив караул, Семен переговорил с паромщиками, уяснив для себя одну неприятную вещь. Рябого Витька тут никогда не было и его никто не знал, а Рихтер не появлялся с прошлого года, с того самого момента, как побили на переправе не то тевтонов, не то литвинов.

Днем следующего дня, когда Семен уже отдал приказ сниматься и уходить из Изменки, согласившись с предложением Домаша пошалить на большой дороге у схизматиков, – мол, раз уже здесь, то грех оставлять поле не паханым, – в деревню стали входить ливонцы. Деморализованный гарнизон Изборска, еле передвигая ноги, брел по дороге с такими обреченными лицами, что черниговец усомнился, те ли это, кого он ждал? Но вера в свою мечту была настолько огромна, что наплевав на безопасность, Семен поскакал к единственному всаднику, возглавляющему отряд.

– Ты Рихтер? – спросил Семен, не доезжая шагов десяти до остановившихся ливонцев.

Рыцарю послышалось «риттер», и он ответил:

– Да.

– Витек с тобой? Я от боярина Строгана. Второй день уже вас дожидаюсь.

Продлившееся с секунду замешательство, вызванное русской речью, закончилось отборным немецким матом и осипшим выкриком.

– Тревога! – заорал рыцарь. – Новгородцы!

Измученные долгим переходом, вернее паническим бегством, спасаясь от новгородцев Александра, кнехты решили, что угодили в ловушку. Должного сопротивления не оказали и после первого залпа стрел и вида конного отряда, готового к атаке, не успев даже построиться, бросились бежать. Лошадка рыцаря, спасая раненого седока, получившего хлесткий удар кистенем, повернула направо, на лед озера в сторону Пнева, остальные за ним. Таким образом и оказался единственный спасшийся из Изборска ливонец в копне сена за дверьми запертого сарая пневского старосты. А через два дня его уже допрашивали в замке Гюнтера.

Допрос протекал в форме беседы. Ливонец лежа в кровати расслабился, иногда трогал перебинтованную голову и болтал не переставая, чему способствовал подогретый херес в оловянном кубке. Узнав, что Гюнтер два года назад находился в составе свейского войска на Неве, поведал, что хорошо знаком с Рудольфом из Касселя, бывшим комтуром Вендена.

– Я помню его, – подтвердил Штауфен, – когда состоялась инкорпорация меченосцев в Тевтонский орден, он один из немногих возражал. Этакий непримиримый: то с Фольквином лаялся, то Герману Балку палки в колеса вставлял.

– Но ведь добился же своего: Балк покинул пост ливонского ландмейстера.

– А где он сейчас, Рудольф фон Ну?[53] Так он вроде себя называет?

– Насколько я знаю, – отвечал раненый, – он направился в Дерпт. На следующий день, как мы покинули Изборск, я послал своего оруженосца с письмом. Как раз тогда, когда охромела лошадь, тянувшая сани с воском. Верст десять, дюжина кнехтов еще тащила их, а потом… сорок пудов все же.

– Груз хоть догадались спрятать?

– Пришлось. Я ж думал, что новгородцы дальше Изборска не пойдут. А оно вон как вышло.

– Да не переживай ты так. Подумаешь, простой воск.

– Если бы, там алаты… – ливонец запнулся на полуслове, выронил из рук кубок, проливая вино прямо на одеяло, и потерял сознание.