Алтарь Святовита - [72]

Мешки с овсом, связанные как переметные сумы, и продукты перенесли к косе. Туда же выкатили оби фанерные конструкции на лыжном шасси с уже уложенным рулоном прессованного сена и стали приделывать оглобли с хомутом. Работа спорилась, и где с шуткой, а где с крепким словцом ремешки и уздечки были пристроены и, положив упряжь на сани, осталось время перекусить. Конечно, полдничать на свежем воздухе хорошо, но делать это лучше подальше от лошадей, ибо запах свежепроизведенного навоза нисколько не способствует аппетиту. Дожевав отварную курицу, мы принялись ждать. Снорри это надоело, и он вышел на лед, всматриваясь в сторону самолвинского берега, а когда никого не увидел, стал возвращаться обратно и замер.

– Смотри, Лексей, кто-то едет.

Со стороны собольничьего берега (так мы называли его, потому что там проживал Соболек, да и рыбка такая водилась) брела лошадка, запряженная в пошевню[55]. Огромная копна сена с торчащей наверху жердиной, от которой шли веревки, крепящие груз, и возничий, державший коня под уздцы, двигались прямо на нас.

– Долгих вам лет, люди добрые. Вялламяги из Парапалу меня звать, – представился мужичок, поклонился и, похлопав рукой в меховой рукавице четвероногую труженицу по шее, еле слышно сказал ей: – Чтоб вы сдохли.

– Куда путь держишь, Валламяги? – спросил Снорри.

– Известно куда, в Самолву сено везу.

– Далековато тебя от дома занесло, – произнес я, подходя к возку.

«Ваша правда, далековато. Но лучше я продам или обменяю свое сено здешним упырям, чем новгородцы заберут его просто так, как на соседских хуторах Саре и Лане», – подумал хуторянин, но вслух об этом говорить не стал.

– Люди добрые, так я пойду? – жалобно попросил эст.

Снорька просто махнул рукой, отпуская крестьянина. Со стороны Самолвы уже был виден отряд всадников, спешащий к нам на соединение.

– Эй! Валламяги, – крикнул я мужичку вдогонку, – а много у тебя еще сена?

– Это все, что есть, господин.

– А ты поищи, вдруг еще есть. В Самолве платят серебром.

Мужичок ухмыльнулся: «Это только пока серебром… но если вас не изведут, то на будущий год здесь платить будут острым железом. Жуки новгородские расплодились, землю нашу занимают».

– Добрый господин, если только у соседей поспрашивать, – остановившись, произнес Валламяги. – Только вряд ли повезут они. Одна лошадка у нас на всю округу осталась.

– Найди в Самолве Захар Захарыча, – сказал я. – Он подсобит с лошадью, да и сено купит сразу, али на косы с топорами поменяет. Только сделать это надо в ближайшие дни. Скажи ему, что Лексей тебя прислал.

Эст что-то сказал в ответ и вдруг вжал голову в плечи, полусогнулся, не то поклонился, притулившись к своей лошадке.

Всадники обошли остановившиеся сани не притормаживая, вздымая в воздух ледяную крошку из-под копыт лошадей, и выскочили на Волхову косу.

– Трюггви с Гунндис ждали, – объясняя свою задержку, сообщил мне Гюнтер. – Он в замке побудет, пока мы в отлучке будем. Алексий, – с недоумением, – куда нам столько мешков?

– Не забывай, Гюнтик, – подала голос Нюра, – там, куда мы идем, днем с огнем крошки хлеба не найти. Дядя Лексей, а вкусненькое что-нибудь есть?

– А как же! Хлеб пустыни – финики.

Через полчаса мы тронулись в путь. Обогнув побережье по льду, уже к вечеру отряд оказался в Пнево. Гюнтер заехал к старосте, похвалил его за своевременный доклад, напомнил о бдительности, а также о казенном коне, который от частого использования чужого хомута сбил холку. Староста даже отнекиваться не стал. Предназначенную для срочных донесений лошадь он использовал в своем хозяйстве и иногда давал соседу Путьку, женившемуся на его старшей дочери и построившему хутор в версте от него. Впрочем, о лошади больше не вспоминали, так как обязанности были исполнены, а селение являлось пограничным. Учитывая данную специфику, на кое-что можно было прикрыть глаза, тем более что на днях прибудет небольшой табун одомашненных тарпанов и несколько из них будут направлены именно сюда.

На заре мы продолжили путь, а через два дня вышли на дорогу, по которой отступали ливонцы из Изборска. По пути нам повстречался небольшой обоз, охраняемый псковскими ополченцами. Везли награбленное и троих раненых. Руководил обозом монах Елизарий, сменивший на время крест с рясой на топор и явно трофейный шлем, так как был с вмятиной и с обрезанным подбородочным ремешком, замененный веревкой. Из его короткого рассказа, поведанного нам за кашей с тушенкой, которой мы любезно поделились, выходило, что псковские богатыри, поддерживаемые княжьими дружинниками и прочей солянкой, сейчас находятся где-то слева от Меэлваских болот. Победоносно маршируют к Юрьеву, который к концу месяца обязательно вновь станет нашим, а проклятые схизматики умоются кровью. Когда же Елизарий опрокинул флягу с вином, то посетовал, что войска разбрелись и занимаются больше грабежом, нежели спешат разделаться с ливонцем. Те же новгородские бояре уже больше сотни чудинцев повязали и отправили в Новгород немыслимое количество полезных вещей. А вот псковчане в этом состязании пока уступают. Сам он везет лишь малую толику от того имущества, упертого немцами из его монастыря в прошлом году, ну и соответственно героев, помогавших эту толику возвертать.