Алтарь Святовита - [68]

Спустя две недели после оставления сгоревшей деревеньки на озере Долгом новгородцы вышли к Низовицам, расположенным в десяти верстах от Чудского озера, оставляя болота Чистого мха и реку Желчу слева от себя. Здесь заканчивались границы земель, с которых Строгану разрешалось собирать дань. Пополнения отряда за счет местных жителей не произошло, пришлось изменять планы. Дальше, следуя по льду Желчи, можно было выйти к погосту Ремды, но там начинались Орденские земли. В Низовицах боярина ждала первая удача за весь убыточный поход. Охотники не успели попрятать приготовленные на продажу шкурки, вследствие того, что были на промысле, а весть о разорении соседей не дошла по вине непогоды. Семен грамотно обложил пять дворов своим конным отрядом, сгоняя женщин, стариков и детей в один дом. Строган в это время дал команду выносить все более-менее ценное добро на улицу. Целых два возка сумели наполнить одними шкурками. Еще один продовольствием, но боярину показалось этого мало.

– Вытаскивайте всех женщин и детей! Продадим в Новгороде. Деревню сжечь!

– Не позволю, – возразил Домаш. – Нельзя людей трогать, они уплатили данью с лихвой.

– Да? А дюжина погостов, – брызжа слюной, завопил Наездинич, – с которых я ничего не получил? Они заплатят за них!

– Строган, когда ты спалил Ореховцы, ты уже перешел дозволенную черту. Но там староста отказался платить. Здесь дань получена, отзывай людей. Не гневи Бога. Есть закон, и нарушать его я не позволю.

– А вымершие Лосицкий и Быстреевский погосты Шелонской пятины[48], которые твой братец два года назад чуть ли не с землей сровнял, это как, по закону?!

– Нет, там другое, тебя там не было, – неубедительно начал возражать Домаш. – Так надо было сделать.

– Конечно, надо было, – передразнил Строган. – Ладно, я отзову людей, пусть все знают, что Наездиничи милосердны, но Семен пойдет собирать дань дальше. Можешь идти с ним.

– Куда? Может, – с издевкой пошутил Домаш, – сразу в Юрьев?

– Куда скажу, туда и пойдет. Семен! Живо ко мне!

К боярину подскакал Семен, остановив коня в полуметре от спорящих новгородцев.

– Слушай меня внимательно, воевода. Я со своими холопами увожу рухлядь, а ты с остальными пойдешь дальше, вниз по реке.

В этот момент из дома стали выводить женщин с детьми, и Твердиславович не выдержал, стукнул пятками в бока своего коня, посылая скакуна вперед, остановить преступный приказ. Не обращая на это внимания, Строган продолжил:

– Твоя цель Изменка, это деревня паромщиков. Иди по льду озера, как показано на этой бересте, – боярин вынул из сумки берестяную карту и протянул ее Семену, ― там дождешься рябого Витька, он покажет тебе тайный знак, клеймо на куске кожи. С ним будет рыцарь Рихтер и наемники, он поможет тебе захватить Самолву. Домаша, если пойдет с тобой, можешь убить в любой момент. Пять гривен за это получишь, но сделай это без свидетелей.

Семен промолчал. Гривны были нужны, но уподобиться убийце черниговец не хотел. Не вязалось это с его понятиями воина. Однако и слова «нет» он не сказал.

– Заканчивай здесь. Смердов можешь оставить. Собирай людей. Уходим.

* * *

Этим же утром дружины Александра и Андрея Ярославовичей вошли в Псков. Город, который с легкостью мог выдержать годовую осаду, взяли «тепленьким», без боя и практически без кровопролития. Воинот с поддельной грамотой провел в кремль отряд из двадцати литвинов Свиртила в одеждах крестоносцев, которые по-тихому сняли всю охрану и заперли в порубе двух братьев-рыцарей, забрав предварительно пару рогатых шлемов, подаренных еще в прошлом году Гюнтером. Пока суд да дело, швабец проник в комнатку с архивом и вынес с собой копию грамоты, любезно предоставленной Штауфену, на право владеть землями Самолвы[49], и еще несколько свитков. Теперь купчая оставалась единственным документом о праве собственности на земли у Чудского озера. Служащий архива, помогавший отыскать пергамент, нечаянно слетел с лестницы и сломал себе шею.

Псков проснулся освобожденным, и самое интересное, что горожане не ощутили разницы, вернее, поначалу даже не поняли, что поменялась власть. Булочники пекли хлеб, молочники повезли на рынок молоко, рыбаки утренний улов, а стражники на кромских[50] воротах продолжали нести караульную службу. И лишь когда малая дружина князей стала подъезжать со стороны Охабня к кремлю, псковчане забеспокоились. Ливонцы просто проморгали внезапное нападение, будучи уверенными, что все военные силы Северной Руси находятся на южных рубежах. Кто их заверил в этом – до сих пор не известно.

Окрыленные успехом князья принялись наводить в городе порядок. Полетели головы предателей и сочувствующих старой власти. В городском порубе стало не продохнуть от количества людей. Дети подозреваемых в измене бояр были отправлены в Новгород. Но главного, а именно богатой казны, князья не обнаружили. Взволнованный начавшимися репрессиями и экспроприацией продовольствия народ Пскова собрал вече. Как ни радостно было освобождение от оккупантов, но наличие князей с дружинами в городе стало тяготить. Псковчане хотели самостоятельности, как в прежние времена, и когда полупьяный молоденький барчук в окружении своих друзей заорал: