Алтарь Святовита - [67]

Ровно за месяц до похода на Псков Новгородского князя Александра Строган вывел свой отряд в количестве пятидесяти трех человек вместе с обозом в окрестности города к заимке, где в настоящее время располагается деревушка Поддубье, дабы оттуда двинуться к устью речки Луга. В дальнейшем маршрут пролегал к реке Плюсса, где уже можно было начать сбор дани, затем к Желче, и так до самой Ремды. Если посмотреть на пергамент с картой тех областей, то он пестрел населенными пунктами с рисунками куниц, соболей и белок, которые добывались там в изобилии. Над рисунком и склонились боярин с воеводой, спрятавшись от внезапно наскочившей вьюги за толстыми стенами избушки, поставленной на сваях.

– Скажи мне, Семен, что у вас с Ростиславом произошло? – стал выспрашивать Строган у воеводы. – Ты ж с ним с давних пор, по Новгороду тебя помню, когда Михаил своего сынка двухлетнего с собой привозил[47].

– Понимаешь, не по пути мне с ним. Нет у него родины, не чует он землю нашу. Степняки его княжество разорили, а он, вместо того чтобы людей сплотить, да силу крепить, на запад подался.

– Значит, – Строган стал сворачивать карту, – князей ты не любишь?

– А за что мне их любить! В горе и в радости князь людям своим служить должен, а не искать, где сытнее и теплее. Умом разумею, что сопляк он еще, но если в отрочестве любви к Отчизне не привили, толку с него для Чернигова не будет.

– Я тож князей не жалую. Видишь, кое в чем мы с тобою схожи.

– Ой ли? – усомнился Семен.

В этот момент заскрипела открывающаяся входная дверь. Медвежья шкура, висевшая над порогом, колыхнулась, и в избушку зашел Домаш Твердиславич. Решивший совместить во время похода приятное с полезным – то есть поохотиться на лося, новгородец был весь в снегу, а борода позвякивала сосульками.

– Шушукаетесь? – заявил Домаш с порога.

– Ага, – ответил Строган. «Лучше б тебя в том лесу волки загрызли», – подумал про себя боярин, а вслух произнес другое: – Ну как, догнал подранка?

– А то! Сазон с братом тушу на волокуше тянут. Сейчас свежатинки поснедаем.

Охота Твердиславича чуть не стала помехой шпиону Пахома Ильича, шедшему параллельно с войском Строгана. В жизнь бы Домаш не смог бы догнать лося в густом лесу, кабы сохатый не учуял человеческий запах на пути его бегства. Зверь отвернул в сторону, провалился в сугроб, а когда пытался вылезти, метко пущенная сулица лишила его жизни. Новгородцы шпиона не обнаружили, а неприметный мужичок, одетый в белый балахон поверх добротного овчинного тулупа, ватных штанов и непромокаемых высоких сапог на меху, потихоньку отполз в сторону, встал на лыжи и поспешил к ближайшему селению, где его дожидалась верная лошадка. В Плюссах, как и во многих последующих деревнях, Строгана ждало полное разочарование. Задолго до подхода сборщиков дани местные жители исчезали, прихватив все ценное, оставляя в деревнях только стариков, которые, рассказывая о страшной болезни, непременно указывали на огромные следы от костра, где якобы сгорели умершие больные.

Платить дань никто не хотел, и, учитывая тот факт, что материальный достаток был особо невелик, а потерянная недвижимость легко восстанавливалась, еще с давних времен люди старались спрятаться от мытарей. Система мероприятий была проста: перебраться в лесной схрон на недельку-две, дождаться ухода плохих людей и отстроиться заново. Сбой начался, когда окрепла родовая знать. Им проще было расстаться с частью своего добра и соплеменников, чем начинать все заново. Конечно, были и исключения. В наказание деревни беспощадно подвергались сожжению, но в этот раз новгородцы столкнулись не с бегством, а с повальным мором. Это было нечто новое, страшное, а посему опасное для своего здоровья. Единственные союзники, на которых могли опереться сборщики дани – старосты, в этот раз сами бойкотировали фискальные мероприятия. И делали они это не со страха, а благодаря тонкой и очень расчетливой политике, проведенной Пахомом Ильичом совместно с кипеньским старостой Железняком. Невдомек было Строгану, что еще летом в Гостилицах был проведен сход всех представителей водьских старейшин, который принял решение: Новгороду дани не платить, а свозить определенное количество своих товаров в новую крепость у устья Невы, где за него получать пусть невысокую, но зато заранее оговоренную оплату вместе с грамотой, что подати сданы исправно. На этой декларации стояли две печати. Одна из них принадлежала Пахому Ильичу, а вторая – доверенному лицу новгородского князя Александра, Якову Полочанину. Прибыль от продажи полученных товаров с лихвой компенсировала положенный процент в княжью казну, долю посреднику, а также пополняла звонким серебром обитые железом сундуки узкого круга новгородских бояр. Сам князь Александр в экономические дебри не лез, и когда давал согласие на сбор дани Строгану, то душой не кривил. А если и умолчал чего, то только по простоте своей, о войске родном заботясь.

Единственный угол, который надо было грамотно обойти – это как объяснить старостам, что надо прятаться и разыгрывать спектакль. С этой задачей превосходно справился младший сын Железняка. С его слов отряд Строгана был описан как банда грабителей. Хотите ждать помощи – придет, но только уже поздно будет. Посему надо хитрить и делать все, что говорят умные люди. Многие старосты поступили правильно. В результате чего и себя спасли, и добро деревенское. Но нашлись и сомневающиеся. Благо таких были единицы. Озверевший от неудачного похода Строган выгреб их скотницы подчистую. Не спас и пергамент, с важным видом преподнесенный старостой разоренной деревни. Боярин бросил его в огонь, даже не читая, а зря.