Альтаир - [70]

Вышли два мускулистых борца, один — совсем маленький, другой — длинный, похожий на копченого угря, тело его жирно лоснилось. Подали друг другу руки, все как полагается, а потом на ковре стало твориться что-то совсем непонятное. Дикой кошкой бросился маленький борец на соперника, зубами вцепился в плечо. Тот схватил его за ногу, стал выворачивать. Длинный бросил маленького на ковер и потащил за волосы. Малыш изловчился, вывернулся и ударил противника ногой в подбородок. Пострадавший злобно выплюнул крошево зубов и схватил малыша за горло.

На трибунах ликовали. Какая-то дама в сбившейся набок шляпе широко раскрывала огромный накрашенный рот — вероятно, кричала, чтобы длинный скорее прикончил малыша.

Но малыш не сдавался. В конце концов он ударом в живот добил противника, тот отлетел за ковер и рухнул, как телеграфный столб. Маленький схватил его за голову и стал ударять ею по утрамбованной площадке.

Лева не выдержал, рука его непроизвольно потянулась к выключателю. Щелчок — и экран погас.

За окном послышался тихий плеск, девичий смех, чьи-то веселые голоса.

Все это немного успокоило Леву. Он на родной земле, среди добрых и хороших людей. А телевизор показывал сон, чудовищный, нелепый сон. От него никак не опомнишься…

Журавлихин не осуждал Леву: хорошо, что выключил. Он представлял себе борьбу зверей в джунглях. Вероятно, страшное зрелище — тигры, катающиеся в смертельной схватке. Но что может быть отвратительнее, чем поединок истекающих кровью людей, которые душат и грызут друг друга на глазах у своих веселых собратьев? Осклабившись, ходит судья, смотрит на часы, опасаясь, как бы это интересное зрелище не кончилось раньше времени.

Женя помнил историю. Человечество уже давно отказалось от кровавых зрелищ. Когда-то в древнем Риме кровь лилась на арене Колизея. Голодные львы терзали людей. Бились гладиаторы. Проходили века, росла культура, но еще оставались тореадоры, им давали право всенародно убивать быков. Были петушиные бои — тоже зрелище с кровью, — но и о них скоро забыли.

А теперь, во второй половине двадцатого века, Журавлихин и его друзья увидели новую кровавую забаву.

— Очухался, Тушканчик? — спросил Митяй. — Можно включить?

Усиков минутку помедлил.

— Противно. Ночью спать не будешь.

Митяй посоветовал другу проветриться, пока идет страшная передача. Надо же узнать, откуда она? Лева решил остаться: наука требует жертв.

Телевизор включили во-время. Борьба закончилась. На носилках вытянулось длинное вздрагивающее тело. Победитель мог идти сам, но шел, еле ковыляя, его поддерживали под руки. Вслед летели букеты и апельсины.

…Беговая дорожка. На старте несколько десятков женщин в белых чепцах. Все они выстраиваются с детскими колясками.

Старт дан. Толкая впереди себя коляски, женщины бегут. Кто-то задевает соперницу колесом, она падает. На нее наезжает другая. Вот две женщины не могут расцепить коляски, с силой рвут их, колеса ломаются… Соперницы с плачем бросаются друг на друга. Зрители хохочут, размахивают руками — им весело.

Новый забег. На стартовой черте инвалиды с костылями. Все одноногие. Глаз аппарата скользит по голодным, измученным лицам.

Опять веселые трибуны. На экране пистолет стартера. Легкий дымок. Старт!

Люди бегут, падают. Ломаются костыли. Скачут одноногие!

Журавлихин задохнулся от боли и гнева:

— Нельзя это смотреть! Нельзя! Стыдно!

— Хватит! — решительно сказал Митяй и выключил телевизор.

Успокоившись, студенты встретились с Афанасием Гавриловичем и во всех подробностях рассказали о передаче из другого мира. Да, конечно, мир этот был иной, но существовал на Земле. Напрасно Лева Усиков вопросительно посматривал на антенну, направленную в космические пространства. Волна прилетела оттуда, видимо, отраженная от облаков, но послана она была с нашей планеты.

Еще до войны Набатников переплывал океан для заказа и технической приемки точных лабораторных приборов, которых нам тогда недоставало. Все, что ребята видели на экране телевизора, он наблюдал там, на месте. И если профессора поражала невероятная дальность передачи, которой он не находил научного объяснения, то все эти виды «спортивных соревнований» его не удивляли.

Вновь, как обычно, включился «Альтаир». Появилось изображение. После передачи из другого мира было очень приятно полюбоваться на танцующих девушек. Они вытащили на корму теплохода старенький патефон и, наслаждаясь танцами, даже забывали менять иголку. Патефон шипел, похрипывал, но что им до этого! Им хорошо, весело.

— Чего это они с утра пораньше? — удивился Митяй.

Женя презрительно хмыкнул:

— Отдыхают. Со страшной силой…

— Ты не прав, Женечка, — вступился за них Лева. — Не умеешь танцевать, вот и завидуешь. Часок-другой хорошо размяться. Приятно.

На экране были видны три пары девушек, партнеров-мужчин у них не оказалось. Танцевали молча, с каменными лицами, будто занятые тяжелой работой, и в этом не было ничего удивительного — на любой танцплощадке можно видеть застывшие, ничего не выражающие лица. Дело привычное, выполняется автоматически. Какие же тут эмоции!

Митяй прибавил громкости, но, кроме хрипа патефона, слышно ничего не было. Девицы будто в рот воды набрали. Попробуй узнай, где сейчас идет теплоход с «Альтаиром»!