Алмазы шаха - [16]

— Алло?

— Добрый день, Любовь Алексеевна. Это следователь прокуратуры Железняков. Если вы помните.

Наступившая после этих слов пауза показалась ему зловещей. Подумал: все. Сейчас пошлет куда подальше. Главное, он ничего не может с ней сделать — как прокурор. О применении к Любови Алексеевне обычных прокурорских санкций не может быть и речи. Уважаемая дама. Персональный пенсионер.

Не говоря о том, что пострадавшая. И это — при том, что дело стоит на контроле Генерального прокурора.

— Почему же не помню. — Вопреки ожиданиям, голос звучал в высшей степени доброжелательно. Разве что чуть устало. — Как я могу вас не помнить, Юрий…

— Юрий Денисович.

— Юрий Денисович. Вы… звоните по делу?

— Да. Любовь Алексеевна, я прекрасно понимаю, насколько неприятен вам мой звонок. И все же… Уж извините… — Нет, подумал Железняков. Нужные слова не подбираются. Никак не подбираются.

— Перестаньте, Юрий Денисович. Я ведь прекрасно понимаю: это ваша работа. Вам нужно узнать… что-то новое?

Что-то новое… Не нужно ему никакого нового. Ему нужно, чтобы она просто нормально с ним поговорила. Без истерик.

— Ну… если честно… я просто хотел бы с вами встретиться еще раз. Чтобы кое-что уточнить. Если вы не против.

— Встретиться? — Наступила тишина. Точно, сейчас пошлет, подумал Железняков. — Отчего же. Когда бы вы хотели встретиться?

— Если это возможно, я не хотел бы откладывать. Сейчас. Если, еще раз повторяю, вас это не затруднит.

— И… где мы должны встретиться?

— Все равно. Можно здесь, у меня, в прокуратуре. Можно, как и в прошлые мои приезды к вам, у вас. Все зависит от того, где вам удобней.

— Тогда — может быть, вы прямо сейчас подъедете ко мне? Я одна. Внучка с дочкой на даче. А я… часто выезжать туда уже не могу. Приезжайте.

Неужели повезло, подумал Железняков. Так любезно старая дама еще никогда с ним не говорила.

— Спасибо, Любовь Алексеевна. Я сейчас буду.

11

Отодвинув фарфоровую чашку с остатками чая, Железняков подумал: я ведь сижу на том самом месте, где сидел один из грабителей. Точно. Высокий, с черными усами. Возможно, накладными. Тот самый, который, выйдя из-за стола, вскоре вернулся — чтобы ударить хозяйку квартиры сзади. Затем, после того как она потеряла сознание, ее усыпили эфиром. И оттащили в ванную. Там ее и нашла милиция — приехавшая ровно через пятнадцать минут после ухода грабителей. Дверь захлопнулась, но поскольку предупреждения о выходе хозяев не последовало — сработала сигнализация в ближайшем отделении милиции. Которое тут же выслало наряд. Так как возле дома и у дверей квартиры все было тихо и спокойно, к взлому квартиры наряд приступил не сразу. Ясно, преступники давным-давно успели уйти.

Встретив его взгляд, Любовь Алексеевна, только поднесшая свою чашку к губам, улыбнулась. Улыбка эта была особой: мягкой, еле заметной и как-то по-хорошему чопорной. По роду работы Железнякову приходилось встречаться с самыми разными способами выражения эмоций, и, ответив на ее улыбку, он подумал: наверное, так, как умеет улыбаться эта старая дама, сегодня не умеет улыбаться уже никто. Причем нельзя сказать, что ее улыбка лучше сегодняшних улыбок. Просто сегодняшние люди, и он в том числе, при всем старании так улыбнуться не смогут. Вот и все.

— Еще чашечку? — спросила Любовь Алексеевна.

— Спасибо, Любовь Алексеевна. Премного благодарен. Чай отличный.

— Да? Если не льстите, я рада. Обожаю хорошо заваривать чай. Еще больше обожаю, когда среди гостей оказывается ценитель.

Огромный прогресс, подумал Железняков. Во-первых, его впервые перед началом разговора угостили чаем. Во-вторых, хозяйка квартиры выглядит намного лучше, чем в первые две встречи. В лице нет прежней опустошенности. Временами даже поблескивают глаза.

— Не рискну назвать себя ценителем. Но я прокурорский работник. Значит, часто приходится работать допоздна. Иногда просто до утра. Тогда спасает только чай.

— Прокурорский работник… — Любовь Алексеевна со вздохом поставила чашку на блюдце. — Для меня вы просто молодой человек. Довольно приятный. И, как я сейчас начинаю выяснять, интересный собеседник.

— Представляю. Собеседник, который приходит лишь для того, чтобы напомнить об… об… — Он опять никак не мог подобрать слово. — Об этом ужасе.

Любовь Алексеевна пожала плечами. Она была одета в старый, но находившийся в идеальном состоянии и к тому же удивительно красивый серый атласный халат — расшитый райскими птицами и цветами. Халат был запахнут под самое горло и перепоясан таким же серым атласным поясом.

— Ужасе… Да, пожалуй. Но ведь жизнь продолжается, Юрий Денисович. Сейчас, вспоминая о… обо всем этом, я благодарю Бога. Я осталась жива. Это очень много. Поверьте.

— Верю, Любовь Алексеевна. И… прекрасно это понимаю.

— Нет, вы не понимаете. Вы еще слишком молоды. Конечно, мне жаль, что они теперь не у меня. Жаль. Они были памятью. Такой… такой… совершенно особой памятью.

Подождав немного, Железняков спросил:

— Они?

— Да, они. Алмазы. Вообще-то, строго говоря, это не алмазы. Это бриллианты. Но ограненные совершенно по-особому. Из-за этой огранки они и называются во всех каталогах «алмазами шаха». Да и мы… в нашей семье… всегда их так называли.