Алмазы для Бульварного кольца - [69]

– …Власть никогда не бывает справедливой, – продолжил прерванную беседу Олег, давая Оливии понять, что считает начатый разговор принципиально важным.

– Это верно, но ведь она, по крайней мере, хотя бы должна к этому стремиться. Стремиться к всеобщему примирению. А оно невозможно, пока мы всех не накормим. Enquanto não houver pão para todos não haverá reconciliação, – произнесла Оливия, сидевшая в белом халате подле него, будто ангел истины, посланный свыше, чтобы пролить свет на происходящее. – Ты понимаешь?

– Примирения не будет, пока хлеба не хватит для всех. – Олег попробовал произнести сказанное Оливией на русском. – Яснее ясного!

– Ты не представляешь, как мне надоели эти жирные сытые рожи в военной форме. Я знаю, это они виноваты в гибели моего мужа и тысячи других, тех, кого они назвали «фракционерами», – затлел огонек гнева в глазах Оливии. – Наклеят на людей ярлыки, а дальше – твори, что хочешь. Ату их! Извини, мне следовало рассказать тебе об этом раньше. Трудно это все вспоминать, поэтому я и люблю больше молчать, – Оливия погладила Олега по волосам. – Да, я была на войне, служила в партизанских отрядах медсестрой, попадала под обстрелы, бомбежки, выносила бойцов и выхаживала их. – Она отпустила его голову и взяла в руки Олегову ладонь. Руки Оливии казались необычайно холодными, тяжелыми. Воспоминания обгладывали душу, что сразу же прибавило ей несколько лет, сделало взрослой, земной. Она случайно вышла за рамки, где он ее случайно встретил, и уже не узнавал.

– Мужа тогда тоже схватили, как и многих, я ходила с передачами в тюрьму, пыталась что-то о нем узнать, пока мне не сказали, что не надо больше сюда ходить. Его расстреляли.

– Ты кого-то винишь во всем этом, лично? – выдавил из себя Олег.

– Мы в таких случаях говорим о пресловутой рыбе и о том, что она гниет, как всегда, с головы. А это сам Нето – «Мангуши», «Старик», как его называл муж и все, кто входил в ближний круг вождя. Самым суровым и безжалостным из них – на самом верху, а не среди тупых исполнителей – по мнению многих выживших жертв этих партийных чисток, был Тито. Тито Шангонго. – Олег почувствовал, как в горле у него образовался ком. Оливия избавила его от необходимости реагировать на услышанное, хладнокровно продолжив свой рассказ: – Я была на восьмом месяце, только это меня и спасло, иначе и меня бы сначала затаскали по допросам, а потом так же посадили бы и казнили. После того, как родила, я стала работать в госпитале, так как дома было невыносимо, здесь хоть немного можно отвлечься от мыслей.

– Кто у тебя?

– Дочь. Сара. Ей сейчас три с половиной. Мать с ней сидит, пока я на работе. Она переехала ко мне, как только все более-менее успокоилось.

Здесь Оливия осеклась, потому что перед ее глазами появилась улыбающаяся дочь, потом скорбное лицо матери, а за ними – лицо Тито Шангонго, именно оно гарантировало ей позже, что семья ее будет в безопасности, именно Тито устроил ее на работу в госпиталь, где она тащила дальше свой крест – теперь уже Красный. Она вспомнила джунгли людей, через которые ей пришлось продираться, чтобы только увидеть Тито, как долго искала с ним встречи, понимая, что только он мог повлиять на судьбу мужа, вытащить его из тюрьмы.

Первый пункт закрыть было непросто, точнее сказать – просто невозможно. Только спустя время, рискуя жизнью, ей наконец удалось выйти на людей из близкого окружения Тито. Невольно на коже Оливии выступили мурашки, как всякий раз, когда она вспоминала ту первую встречу, когда ей завязали глаза и долго везли неизвестно куда, потом провели к нему в кабинет, где она встретилась с ним лицом к лицу. Что-то было в этом лице чарующее, несмотря на то, что оно было в темных очках, голос его, глубокий и спокойный, внушал доверие. Оливия помнила как сейчас, когда в ответ на ее мольбу Тито вдруг замолчал, подошел к ней сзади и обнял за плечи: «Твоего мужа казнили сегодня утром вместе с другими фракционерами. Их расстреливали на краю пропасти Тундавала, рядом с Лубанго. Это ущелье глубиной в четыреста метров стало братской могилой для тысяч ангольцев. Мне передали, что “Старик” был вне себя от злости, что он орал на подчиненных, требуя казнить по малейшему подозрению и доносу, топал ножками, стучал по столу детскими кулачками и все время повторял, что на разборки и следствие времени нет! В руководстве Партии говорят, было казнено тридцать тысяч человек. Некоторые называют цифру в восемьдесят тысяч. Девятая бригада ФАПЛА, перешедшая на сторону фракционеров и Ниту Алвеша, была разоружена и расформирована кубинцами». Голос Тито был все такой же сдержанный, почти спокойный, но слышать его уже не было сил. «Не верю! Гады, бандиты, убийцы!» – Оливия разрыдалась на плече Тито. Тот терпеливо выдержал этот крик скорби и одновременно гнева, поглаживая ее по голове: «Поплачь, поплачь, девочка, тебе это необходимо…».

* * *

Гриша, используя свои широченные связи, которыми он оброс за месяцы регулярных прилетов в Анголу, словно океанический лайнер моллюсками, делал все, чтобы помочь Олегу вернуться в строй. После предпринятых поисков решения проблемы ему удалось через своих гражданских сделать почти невозможное – заручиться поддержкой врача-вьетнамца, работавшего в кубинском госпитале. Врач поставил Олега на ноги, применив редкую и почти неведомую в то время в СССР методику иглоукалывания. Несмотря на то, что поначалу вопрос стоял так, что его могли отправить долечиваться в Союз, Олег, практически полностью восстановившись, был оставлен на службе в Анголе и снова возвращен на летную работу.