Алмазные псы - [242]

Ирравель извлекла из глубин памяти старинное словосочетание:

– Дайсоновские сферы?

– Вернее сказать, дайсоновские облака.

– Думаешь, кто-нибудь выжил? Могут ли внутри этого пятна существовать люди? Ведь именно такова была первоначальная цель саранчи – создавать жилую среду.

– Возможно, – ответил Маркарян без уверенности, – кто-то из выживших и сумел пробраться внутрь ближайшего пузыря, когда его родной мир разбивали на куски…

– Но ты сомневаешься?

– Я уже давно слушаю, Ирравель, сканирую поглощенные области в поисках любого намека на технологическую культуру. Если выжившие и есть, они либо стараются не привлекать к себе внимания, либо не в состоянии воспроизвести радиосигнал даже случайно.

– Это я виновата, Маркарян.

– Да, – грустно ответил он. – Я не мог не прийти к такому же выводу.

– Я не хотела.

– Думаю, это и так понятно. Никто не смог бы предугадать последствия этого действия.

– А ты?

Он покачал головой:

– Вероятно, я бы сделал на твоем месте то же самое.

– Я сделала это из любви, Маркарян. Из любви к грузу.

– Знаю.

И она ему поверила.

– Что тогда случилось, Маркарян? Почему ты сдал коды, когда я не поддалась?

– Из-за того, Ирравель, что они сотворили с тобой.

И Маркарян рассказал. Как на допросе у Мирской ни он, ни Ирравель не выдали коды, и тогда пираты решили испробовать нечто новое.

– У них были прекрасные хирургические навыки. Подчиненные Семерки обменивались руками, ногами и другими частями тела как знаками отличия. Великолепно умели отсекать и соединять нервы. – Ирравель хотела перебить его, но Маркарян не дал: – Они отрезали твою голову, а потом такой вот, живой, на грани сознания, показали ее мне. Вот тогда я и выдал коды.

Ирравель долго молчала. А потом ей пришло в голову проверить свое старое тело, все еще лежавшее в криокапсуле, которую ей когда-то показывала Мирская. Ирравель велела нескольким корабельным детям приготовить труп к осмотру, а потом взглянула их глазами. Очень трудно было заметить, если точно не знать, куда смотреть, микроскопические следы на шее – там, где голову отсекли, а потом снова приладили на место. Но следы действительно были.

«Я это сделал, чтобы спасти твою шкуру», – сказал Маркарян тогда на ледяном панцире корабля Семерки.

– По всей видимости, ты не лжешь, – признала Ирравель, отпустив детей. – Твое предательство… – она запнулась, подыскивая слова, а Маркарян ждал, наблюдая за ней через стол, – иной природы, чем я полагала. Вероятно, так оно меньше похоже на преступление. Но это все равно предательство, Маркарян.

– И я жил с ним триста лет субъективного времени.

– Ты мог в любой момент вернуть мне спящих. Я бы не стала нападать.

Но даже ей самой эти слова показались неубедительными.

– И что теперь? – спросил Маркарян. – Будем держать дистанцию, пока кто-нибудь не наберется храбрости и не нападет? У меня, Ирравель, тоже есть оружие гнездостроителей. Думаю, я вполне могу порвать тебя в клочья, а ты не успеешь ответить.

– Ты мог сделать это и раньше. Видимо, тебе не хватило духу. Что же изменилось теперь?

– Все. – Маркарян взглянул на карту. – Думаю, нужно посмотреть, что произойдет дальше, прежде чем принимать необдуманные решения. А ты как считаешь?

Ирравель согласилась.

Волевым усилием она погрузила себя в стазис: наномеды прекратили биологические процессы во всех клетках тела. Ее вернут к жизни, как только произойдет что-нибудь – что угодно – значимое в масштабах Галактики. Маркарян тоже перешел в удобную для него форму анабиоза, дожидаясь такого же стимула для пробуждения.

Когда время возобновило свой бег, он все еще сидел за столом, как будто беседа прервалась лишь на мгновение.

Зеленое пятно разрослось еще сильнее. Оно сожрало участок Галактики в радиусе десяти тысяч световых лет от Солнца, преодолев треть пути к центру. По всей видимости, никакого сопротивления оно не встретило, или же просто ничто не могло ему помешать. Как однажды сказал Ирравели живший в раковине гнездостроителя слизняк, в Галактике всегда было мало разумных культур, чьи представители могли перемещаться между звездами. Быть может, кто-то среди этих немногих прямо сейчас обдумывал, как замедлить пятно. А может, оно поглотило их всех, как поглотило человечество.

– Почему мы проснулись? – спросила Ирравель. – Ничего не изменилось, разве что пятно увеличилось.

– Может, и изменилось, – отозвался Маркарян. – Мне нужно было удостовериться, но теперь исчезли последние сомнения. Я только что поймал радиосигнал из галактической плоскости, изнутри пятна.

– Да?

– Видимо, кто-то все-таки выжил.

Сигнал был слабым, но на его частоте и соседних частотах больше ничего не транслировалось, слышны были только фоновые космические шумы. К тому же Ирравель с Маркаряном знали этот язык.

– Каназиан, – сказал Маркарян.

– Фандский диалект, – удивленно добавила Ирравель.

Сигнал шел в их направлении откуда-то из глубины зеленой массы, его источник почти совпадал с позицией пульсара. Послание было простым и повторялось на частоте в диапазоне полутора мегагерц несколько минут каждый день по галактическому времени. Тот, кто его посылал, явно не обладал ресурсами, чтобы вести непрерывную передачу. Однако сигнал был вполне разборчивым – усиленным и направленным.