Альманах немецкой литературы. Выпуск 1 - [84]

Почти никто не понимал тогда, три года назад, о чем вообще ведет речь в своей повести «Дорле и Вольф» Мартин Вальзер. Литературная критика почти единодушно отвергла эту книгу, но, конечно, не из-за стилистических шероховатостей, которых нельзя не заметить. Генрих Формвег, например, был весьма резок в своей оценке (в «Зюддойче цайтунг»): «Все это, а также многое другое в повести Мартина Вальзера действительно есть и заявляет определенные претензии. И все это никак не смыкается с реальностью, вся немецкая история предана забвению, и остается одно лишь довольно ловкое плетение словес».

Однако именно Вальзер, и никто этого у него не отнимет, был первым и долгое время единственным писателем, открыто выступавшим за то, чтобы немецкий вопрос не был уделом только профессиональных политиков. Еще за десять лет до своей со временем ставшей легендарной мюнхенской речи «Говорить о Германии», произнесенной в октябре 1988 года, выступая в Берген-Энкхайме, он убеждал слушателей в необходимости того, чтобы «рана по имени Германия» не затягивалась, оставалась открытой: «Мы с полным правом могли бы, говорю я, дрожа от собственной смелости, не признавать ФРГ точно так же, как не признаем ГДР».

Сон оказался в руку — Вальзер сам был, вероятно, больше всех поражен тем, как быстро его мечты были поставлены на политическую повестку дня, когда осенью 1989 года дело дошло до переориентации исторического масштаба. В конце 1988 года Вальзер собрал свои выступления и статьи в один том под названием «Говорить о Германии»; а годом позже возникла необходимость в новом, основательно дополненном издании, так как Вальзер, понятно, не мог лишить себя удовольствия насладиться триумфом и наблюдать за преобразованиями в ГДР в качестве свидетеля и комментатора.

Остальные писатели на Востоке и на Западе последовали его примеру: весной 1990 года (то есть, собственно говоря, еще в 80-е годы, если рассуждать чисто арифметически[29]) Вольф Бирман, Гюнтер Грасс, Кристоф Хайн, Штефан Хайм, Хайнер Мюллер, Петер Слотердийк и Криста Вольф опубликовали свои сочинения и беседы, интервью и речи, относящиеся к германской теме, собрав их в более или менее объемистых томах. Хайм обогнал остальных по количеству страниц, поскольку опубликовал почти все свои интервью и телевизионные выступления, которые хотя бы отдаленно касались немецкого вопроса.

Удивительно, однако, как много было сочинено за эти месяцы и годы значительных с литературной и исторической точек зрения эссе о Германии, о немецком прошлом и настоящем, о ситуации в ГДР; среди них заслуживает упоминания интереснейшая речь Моники Марон «Я была антифашистским ребенком». Разумеется, многие авторы — в том числе и в Восточной Германии — оставались преимущественно наблюдателями и летописцами происходящего (если они не сотрудничали, как Кристоф Хайн или Криста Вольф, в следственных комиссиях); и в скором времени именно писатели из ГДР почувствовали себя оттесненными в сторону происходящим в их стране процессом, наблюдая за ним с горьким чувством. «Сейчас слово получили политики и экономисты», — написала в феврале этого года в предисловии к своему сборнику «В диалоге» Криста Вольф.

Когда, собственно говоря, пишется история литературы? Необходима ли для этого временная дистанция и какая? Отделять литературную критику от истории литературы — бессмысленно. Почти все более поздние рассмотрения литературных произведений основываются на предварительном отборе. Предпосылкой для этого является бесперебойное функционирование первичных отборочных структур, независимо от того, кто осуществляет этот отбор литературы — редакторы издательств, критики (или даже, если встать на позиции рецептивной эстетики, читатели). Как же иначе? Нужно лишь поразмыслить и последовательно додумать до конца, что могло бы быть объектом обширного литературно-исторического обозрения литературных событий одного-единственного года. В принципе — каждая рукопись, приходящая в издательство, если (абсурдное предположение) не любой литературный текст, где-либо написанный, а по меньшей мере — любая книга, которая вообще вышла. Ведь и редакторы, и критики, закидывающие в книжное море свои сети, могут все-таки упустить что-то важное.

Правда, при огромном объеме книжной продукции даже современнику невозможно быть в курсе всех новинок; порою даже редакции больших газет тратят немало времени и сил, чтобы получить на рецензию сигнальные экземпляры изданий от небольших издательств, которые не рассылают сведения о новинках по своей инициативе, а ждут соответствующего запроса со стороны. В таких условиях, для того чтобы иметь более или менее полное представление о происходящем в литературе, необходимо до известной степени быть подвижником, проявить буквально одержимость.

Если подсчитать объем литературной продукции Австрии, Швейцарии, ГДР и ФРГ (включая Западный Берлин) за 80-е годы, то каждый год набирается в общей сложности не менее пятисот названий книг, издаваемых на немецком языке. Лишь малая часть этого количества обсуждается в газетных рецензиях и в соответствующих радиопередачах. Это и правильно. Ведь разговор о литературе с самой первой минуты представляет собой процесс отбора — и этот отбор должен быть и имеет право быть строгим. Немногие из произведений могут претендовать на внимание, похвалу и поощрение — не говоря уже о занесении в разряд литературной классики. Однако, если заранее ограничить свой кругозор небольшим числом книг, возникнет немало проблем. Конечно, можно успокаивать себя мыслью, что литературно-критические оценки и суждения постоянно пересматриваются, что в литературе совершаются не только новые открытия, но и возрождаются забытые имена — даже спустя многие годы и десятилетия; и все же целиком полагаться на это не следует.