Альманах «Истоки». Выпуск 9 - [5]

Гнал по улице пыльную дрожь.

Фонари словно цапли в болоте

Погружались в разросшийся шквал.

Я стоял. Как в рулетке из сотен

Всё один вариант выпадал.

И сосед, мой герой одноногий,

Опираясь на шаткий протез,

Выжидал. И на узкой дороге

Жизнь меняла значенье и вес.

И услышал: «Дружище, намедни,

Обуял моряка пьяный транс,

Я побрёл-похромал на последний,

В синима на последний сеанс.

С педантичностью глупой немецкой

В кассу встал. Взял билет. Влез в беду.

Мы храним, Вовка, с Первым Стрелецким

Как араб с иудеем вражду.

За сараями стенка на стенку

Мы сойдёмся. Зовут пустыри.

Завтра вновь кулаки да коленки

Кровью скрасят оттенки зари».

Я вспылил: «Ты меня только, право,

Не записывай в дикую рать.

Не хочу за бойцовскую славу

До костей кулаки разбивать!»

Но ответ был: «На первом стрелецком,

Где берёзок унылый купаж,

Твою Софу мозгаль молодецки

Взял с фарватера на абордаж.

И девчонка такому пассажу

Улыбаясь, ладьёй поплыла.

Ты ищи дорогую пропажу

У реки, где горюет ветла.

Где весеннею белою вьюгой

Тополя осыпают причал,

Потерял ты, Володька, подругу,

Как ногу́ я свою потерял».

И ударили в мозг реки крови.

И ладонь превратилась в кулак,

И поднявшись отчаянью вровень,

Я не мог совладать с ним никак.

И сказал: «Да, давно наши предки

Били Первый Стрелецкий. Не нам

Доедать от победы объедки,

Соберём свою рать по дворам».

Мы пошли в тусклых красках заката,

Флотоводец скрипел и хромал…

Помнишь, Марьина Роща, когда-то,

Чтил я грязных дворов ритуал.

2

Ровесник сотворенья мира

По тротуару гонит воз,

В тулупе из заплат и дырок,

Не взглянешь на него без слёз.

Старьёвщик, мой старьёвщик милый,

В телеге катится своей.

И ржание гнедой кобылы

Мне лечит сердце как елей.

По мостовой стучат копыта

Скрипят колёса на оси,

Давно втянув меня в орбиту

Умом не познанной Руси.

Заржала низенькая кляча,

Свернул старьёвщик в пыльный двор

Господь, ты вору дай удачу,

А без удачи вор не вор.

И я из тёмного подвала

Умело, как багдадский вор,

Тащу палас, и покрывало,

И молью съеденный ковёр.

И вот уже близка удача,

Крадусь по темноте как рысь.

Но третий раз заржала кляча,

И чёрный грач сорвался ввысь.

Со всею неподъёмной ношей

Упал, вскочил и вновь упал.

Я мог ещё бы стать хорошим,

Но гаснут свечи, кончен бал.

Стоит заплаканная Софа.

Двор опустел. Исчез старик.

Как мне вместить в скупые строфы,

Всё, что я пережил в тот миг.

Качнулась поздняя рябина,

Закат над крышею погас.

И сердце стало мягче глины

От девичьих зелёных глаз.

Бросает мне она, что слишком

Сильны в пустой башке ветра,

Что я испорченный мальчишка,

Что мне забыть её пора.

И я молчу не возражая,

Любовь упрёк бросает мне,

Так от соседского ножа я

Стоял, припав к сырой стене.

О, Марьина святая Роща,

На несколько дворов страна,

Где мальчуганом с кошкой тощей

Сижу у тёмного окна.

А за окном летят куда-то

Ветра. Ослепли фонари.

По крыше дождь стучит стаккато,

И в грязных лужах пузыри.

И дождик шепчет мне украдкой

Не о соседке, а о том,

Что мёрзнет под мостом лошадка,

Старик зарезан под мостом.

07.06.2016

Наши публикации Кирилл Столяров Заслуженный артист России На круги своя Семейная хроника (продолжение)

Все мы родом из детства.

Антуан де Сент-Экзюпери

«Это не написано, это наговорено на диктофон. Сколько он успел…»[1]

Рано или поздно все возвращается на круги своя. Так устроена жизнь. Так об этом сказал Экклезиаст, и мне хотелось бы тоже вернуться на круги своя, вернуться на свою родину, в то место, где я родился.

Моя бабушка родом из купеческого семейства Самохиных. Это довольно известная купеческая семья. У них были свои дома в Лялином переулке, в Подсосенском, и бабушкин отец, мой прадед, Семен Данилович был серьезным купцом. У него было свое дело, как тогда называли. Он был печник.

Вообще русскому человеку свойственно начинать от печки. Печка – это центр жизни. Мы живем в холодной северной стране. Печка – это наш очаг, спальня, кухня, и, когда надо, баня. Это наше спасение. Это наша лечебница. Все крутится вокруг печки. И в России, на Руси в избе, в истоке, главная была, конечно, печка. Вот знаменитая русская печь; ее удивительная конструкция, вьюшки, ее дымоходы, ее умение держать тепло, ее красота, и функциональность идеальная. За печкой жили животные. На печке лежали дети, бабушка, дедушка. Печь – это главный источник благополучия. Все, что есть в печи, все на стол мечи. Печники были всегда уважаемыми людьми в Москве. Нужно построить печь, чтобы она не дымила, была красивая, экономно расходовала дрова, долго удерживала тепло, – масса нюансов.

Кроме того, Москва всегда был пожароопасный город, и печники даже селились в отдельных местах. Например, на Поварской, где были царские стольники, скатертники, хлебники, там был и Трубниковский переулок. Некоторые почему-то утверждают, что Трубниковский переулок происходит от слова «трубы». Но что, собственно, трубить-то? Холодно зимой. Поэтому надо печь топить. А чтобы не случилось каких-то неприятностей, необходимо эту печку чистить. Трубники, трубочисты – почитаемые люди на Западе, трубочист – это особый человек, вот созданием этого уникального, чисто национального произведения – русская печь, и занимались печники.

Сергей и Кирилл Столяровы

Семен Данилович был большой мастер. Вероятно, это ремесло к нему пришло по наследству. Он был поставщиком печей для Большого театра. Я помню эти печи. Не знаю, после реставрации сохранились они или нет. Это были такие же печи, как у нас в доме, те, которые поставил Семен Данилович Самохин для своей дочери и для своего зятя. Великолепный образец эстетики печной. Печи трехзеркальные выходили на три комнаты. Дом строили для себя. Было несколько печей в доме. И когда к нам приходили наши знакомые, в частности такой замечательный художник Эмиль Виноградов, он был главным художником театра Вахтангова, театра Моссовета, восхищался этой красотой, элегантностью, простотой, изяществом, каким-то аристократизмом этой печи.