Альманах «Истоки». Выпуск 9 - [4]

Раскол на богатых и бедных в селе начался давно, те кто не мог или не хотел обрабатывать землю, продавали свои наделы более трудолюбивым и хозяйственным мужикам, сами же превращались в сезонных батраков. Вот они-то и стали объединяться в колхозы.

Впервые Аркадий увидел Степаниду на сходе, она стояла вместе с мужем в первом ряду и явно выделялась своей красотой из общей массы односельчан.

– Кто это? – обратился он к одному из своих помощников.

– Кто?

– Вот та, что стоит рядом с Колмогором.

– Как кто, его жена.

– Значит жена, красивая жена досталась кровопивцу, нехорошо.

– Брось Аркаша, у них дочь растёт, и потом Колмогор крепкий мужик, своего просто так не отдаст.

– Поживём увидим, а муж объелся груш, не китайская стена, обойти можно.

С тех пор Аркадий стал выслеживать Степаниду и всячески старался привлечь её внимание. Дошло до того, что она пожаловалась мужу на приставания Аркадия. Однажды поздним вечером, когда Аркадий возвращался домой после очередного заседания комитета Николай подстерёг его и, схватив за грудки, сказал – не отстанешь от моей жены, убью.

– Ты на кого руку поднял? Ты на власть руку поднял, упеку туда где Макар телят не пас.

– Я не на власть руку поднял, а на подонка, который на чужом горбу хочет в рай въехать и запомни, я тебя из-под земли достану, если не перестанешь домогаться моей жены, – схватив Аркадия за ухо, сказал Иван и пошёл домой.

– Скажи спасибо, что я сегодня безоружен, пристрелил бы тебя, как собаку, – крикнул Аркадий.

На следующий день Аркадий отправился в Барнаул и через два дня вернулся с небольшим отрядом Губчека, в его задачу входило аресты и высылка из села всех недовольных советской властью, конфискация в пользу государства их имущества, а также принудительное вовлечение колеблющихся в колхозы.

Первыми с кого начали раскулачивание, оказались Колмогоровы. Рано утром к их усадьбе подкатила тачанка и несколько подвод, с них спрыгнули вооруженные солдаты и направились во двор. На истошный лай Барса на крыльцо дома вышел глава семьи Прохор.

– Зачем вломились в чужой двор, люди добрые?

– Ты, Прохор и твоя семья подлежат раскулачиванию, – крикнул Аркадий.

– Вы, что же белены объелись, мы же не кулаки, мы всё, что у нас есть, своим горбом наживали, что же получается, те, которые кормят народ и есть враги советской власти?

– Ты, Прохор, демагогию тут не разводи, сказано подлежишь раскулачиванию, значит отдай своё добро и дело с концом, а не отдашь возьмём силой, – заявил Аркадий.

В это время на крыльцо вышел Иван с двустволкой в руках:

– Убирайтесь туда откуда пришли, – прицеливаясь в командира отряда, крикнул Иван.

В тоже мгновение один из солдат вскинул винтовку и выстрелил, пуля попала прямо в сердце Ивана.

Так закончилось недолгое счастье Степаниды, начались годы скитаний, тяжкого труда и спасения детей от голода и болезней.

г. Высоковск, 2016 г.

Владимир Пустовитовский Марьина роща Поэма

1

Переулок Второй Стрелецкий,

Я когда-то родился в нём,

Небу ватному прямо в сердце

Дым пускал из трубы мой дом.

А весною заросшие грядки

В окнах первого этажа

Отражались. И длинные прядки

Распускала весна-госпожа.

Над дырявым дощатым сараем

Сизари ворковали с утра,

Как и я, спутав с призрачным Раем

Солнцем залитый мусор двора.

Был сосед мой фальшивомонетчик.

Позабытые матушкой щи

Добывал как заштатный разведчик,

Половицею скрипнув в ночи.

А другой, приложившись к острогу,

Из застенков домой возвратясь,

Выходил на пустую дорогу

С папироской как марьинский князь.

Бывший флотский соседом был тоже,

Сев на суше как трал на мели,

Доставал ржавый ножик из ножен,

И мальчишкам строгал корабли.

Но штормила матросика водка,

Он твердил мне: «Я встать не могу,

Эх, Володька, Володька, Володька,

Потерял я на флоте ногу́».

Дела нет до ноги флотоводца,

Я тогда был в соседку влюблён.

Мне на небе как в бездне колодца

Отражался серебряный клён.

Клён разросшийся гибкою веткой

Бил в открытое настежь окно,

Где с косичкою русой соседка

Моё имя склоняла давно.

И тогда до истерик, до дурки,

Изучив скорбный вид сквозь очки,

Верный друг приносил мне окурки,

По помойкам искал мне бычки.

И… легчало от первой затяжки,

«Трын-трава» – от второй говорил…

В бликах солнца, поправив подтяжки,

Надо мной воспарил Гавриил.

Он одёрнул замызганный батник,

С плеч стряхнул два прилипших пера,

Тем архангелом был голубятник,

Он кормил голубей по утрам.

Гавриил, белобрысый наш Гришка,

Хмырь болтливый, а значит меня

Встретит гнева отцовского вспышка,

Ритуальная пляска ремня.

И тогда, после третьей затяжки,

В Гавриила швырнул я бычок.

И слетела с макушки фуражка,

И стрельнул чёрным гневом зрачок.

И когда как Христос на Голгофу

Шёл домой, миновав частокол,

Проплыла мимо русая Софа,

Как звезда на небесный престол.

И мне что-то шепнула соседка,

И я что-то не к месту сказал.

Мы молчали. В саду над беседкой

В чистом небе сверкнула гроза.

Прославляли весну коростели,

Между туч крался мутный желток,

На короткие дни и недели

Две души завязав в узелок.

Но… однажды услышал: «Володька».

Это был флотоводец – моряк.

Он кричал мне: «Володенька, подь ка,

Расскажу тебе разный пустяк.

Может быть не настолько он малый,

Пустяком может не назовёшь».

Морячок замолчал. Ветер шквалом