Альманах «Истоки». Выпуск 9 - [2]

Семёнович с Украины

и Фёдорович московский…

Из жизни ушли, не зная,

что Родину развалила

хищная, жадная стая,

новая вражья сила.

Пётр Семёнович, грек по крови,

на Донбассе с рожденья жил,

только не на украинской мове,

а по-русски всегда говорил.

Но сегодня за русское слово

и за память о той войне

убивать друг друга готовы

те, кто жили в одной стране.

Пётр Семёныч, разведчик, вечным

стать не смог тебе вечный покой –

он осколками тоже мечен,

ты опять на передовой!

Там, где бьют «Ураганы» и «Грады»,

с ополченцами вместе стоят,

с фотографий сурово глядя,

все надгробья былых солдат!

Память предков наших… Единство,

братство, дружба – пример живой

защищающим от бесчинства

отчий дом и язык родной!

Татьяна Хачумова Розовые цветы

Папе

Падает мокрый снег. Мгла, пустота и боль…

А на столе стакан, фото, свеча и соль,

Соль с непросохших век, а за окном февраль.

Китель в шкафу всегда будет хранить медаль.

Песни военных лет тихо звучат в ушах,

Падает мокрый снег, пряча в сугробе страх:

«Скоро Победы день! Будет он без тебя…»

Падает мокрый снег, вместе со мной скорбя.

И к «журавлям войны», может, примкнешь и ты.

Ветер поднимет ввысь розовые цветы.

Валентин Терещенко (1937–2011)

Отец мой – Григорий Данилович

Ко мне приходит иногда

Отец с гремящими вещами…

И угощает калачами! – с войны –

Какая ерунда…

Я понимаю и во сне –

Что нет ни может быть такого –

Давно я выучил толково –

Что он остался на войне…

А что ж выходит. Что не все

Частицы разума смирились –

И вот, Отец. Скажи на милость! –

Идёт в обмотках по росе…

Кладёт на лавку вещмешок –

Винтовку ставит у порога –

И говорит мне: «Слава Богу! –

Однако. Вырос ты. Сынок…!»

Обелиск

Чугунна ограда,

И скорбь высока,

Как будто бы рада

Вонзить облака

Подобием иска

Творцу за разбой

Иглу обелиска

С горячей звездой.

Как будто бы рада

Она облакам,

Как гроздь винограда –

Девичьим рукам,

Но ива роняет слезу на гранит,

Который не знает

Чьё имя хранит.

Дочке Валерии

Горя нет и нет печали…

Журавли вчера кричали.

Облетев почёта круг

Сели белые на луг,

Но плясать ещё не смели,

Лишь на отмели белели…

Дань платили журавли

Тяготению Земли…

Всё ж они по воле рока,

Как трещит с утра сорока,

Посеревшие слегка

Поминали вожака.

Александр Серафимов Степанида

Увидев в руках почтальонки серую бумажку, Степанида обмерла, сердце защемило от предчувствия беды, холодный пот проступил на лбу и щеках, ноги ослабли, и, чтобы не упасть, она ухватилась за калитку. Такие небольшие четвертушки серой бумаги означали одно – отец, сын или брат погиб в бою с фашистами. Осознание, что её муж погиб за правое дело не смягчало горечь утраты. Скомкав в руке роковую бумажку и постояв несколько минут у калитки, она вытерла фартуком слёзы и вернулась в дом. Этот дом они вместе с мужем построили сразу после скромной свадьбы на участке, который выделил им райсовет. По правде сказать, это был не дом, а засыпная халупа, сбитая из досок и покрытая от дождей рубероидом. Посреди халупы возвышалась русская печь, которая делила помещение на кухню и комнату, где стояли две железные кровати, на одной спали родители, на другой старшая дочь и её младший братик. У самой печи на топчане, над которым висела люлька малышки, спал престарелый отец мужа, Степан, который на время отсутствия невестки присматривал за детьми.

Теперь она одна должна была вырастить троих детей, двое из которых были совсем крохами – Стёпке шёл четвёртый год, Насте год, третья двенадцатилетняя дочь Дуся была её помощницей по дому и в огороде. Собственно, если бы не огород, они уже давно бы померли от голода. Картошки, квашеной капусты, морковки и свеклы им хватало до апреля. Весной, когда сходил с полей снег, Степанида с Дусей отправлялись на ближайшее картофельное колхозное поле в поисках остатков прошлогоднего урожая. В раскисшей от избытка воды холодной земле они отыскивали перемёршие за зиму картофельные клубни, из которых пекли драники. В мае, когда очнувшаяся от зимней спячки земля расцветала, Степанида с Дусей шли за город и вдоль дороги рвали лебеду, из которой варили суп, а осенью собирали калину, черёмуху и грибы – тем и питались всю зиму.

Протопив с утра печь и собираясь на работу, Степанида укладывала малышей на теплые полати, разжёвывала ржаной хлеб, обёртывала жвачку в марлю и засовывала в рот малышам.

– Мамочка я хлебушка хочу – выплёвывая жвачку изо рта – заплакал Степка.

– Потерпи, мой хороший, вот схожу на работу и принесу тебе хлебушек.

– А ты скоро придёшь?

– Скоро, очень скоро, а пока ты поспи, поспи милый, да присмотри за малышкой, пока Дуся в школе будет и за дедушкой тоже присмотри, он совсем хворый, а ты у меня мужчина, старший в семье, – прижимая к себе и утирая слёзы, давала наказ Степанида.

– Мамочка, а у меня вон какой животик – подняв подол рубахи, вдруг заявил Стёпка.

– Господи, неужели рахит? Так и есть – рахит, – оглядывая водянистый живот сына с ужасом подумала Степанида и, погладив сына по головке, спросила – а он не болит?

– Не болит, мамочка.

– Хорошо, очень хорошо, а хлебушек я скоро принесу – сказала Степанида, а про себя подумала, как будет поить Степку рыбьем жиром, которым только и можно было вылечить рахит.

Работала Степанида путевым обходчиком на ближайшей от дома железнодорожной станции, куда устроилась за три года перед Великой отечественной войной. В любую погоду, несмотря на дождь и снег, она ежедневно обходила свой участок железной дороги, осматривала шпалы и рельсы и, если обнаруживала ослабленные гайки, тут же подтягивала их. Особенно тяжело было зимой, когда снег заносил соединения рельс, которые она должна была откопать и проверить стыки. Однажды она обнаружила, что несколько крепёжных гаек, совсем по Чехову, были отвинчены, а в это время должен был пройти состав, гружённый углём. Недолго думая, Степанида выхватила из футляра красный флажок и размахивая им, бросилась бежать навстречу поезду. Помня, что тормозной путь гружённого состава почти километр она, преодолевая слабость от хронического недоедания, с большим трудом, но пробежала большую часть пути и остановила поезд. За этот самоотверженный поступок руководство наградило её отрезом шёлковой материи, которую она тут же променяла на кусок мяса.