Аллочка - [2]

Шрифт
Интервал

— Сегодня я — неудачник, — ни рыбешки!..

— Велика беда, завтра поймаешь! — успокоила Аллочка. — Светка вон грибов насобирала!

Под моим взглядом она подобралась, усерднее стала чистить сковороду. Я смотрел на ловкие движения ее рук, на посмуглевшее от летнего загара лицо с поджатой от старания губой, на стопку уже отмытой, чистой посуды, и не мог не залюбоваться деятельной ее работой. Вспомнил свое холостяцкое жилье с шатким столиком в углу, электроплиткой, раскладушкой, с обедами в ближайшей столовой, и позавидовал счастливчику-летчику, у которого будет такая вот хозяйственная жена.

Аллочка как будто уловила мой сожалеющий взгляд, отвела со лба волосы, спросила:

— Когда на лодке покатаешь?..

Вздохом, подавляя тоску по семейному своему неустройству, ответил шутливо:

— Когда прикажет ваша светлость!.. — Аллочка посмотрела внимательно, сказала:

— А вот прикажу. И скоро!..


Оказываемое мне внимание не прошло мимо Аллочкиной мамы. В один из дней, когда девчата ушли на полевую практику, а я сидел в холодке, разбирая спиннинговую катушку, она подошла ко мне с нескончаемым своим вязанием. На правах матери, заботящейся о судьбе дочери, стала, выспрашивать, где, как я живу, есть ли перспективы в моей работе, почему так затянулась моя бессемейная жизнь, и были ли у меня на фронте и в послевоенной жизни женщины. Под требовательным ее напором, я как-то даже растерялся, смущенно отвечал, стараясь быть деликатным и не отходить от правды. И не мог не почувствовать по характеру разговора, выражению ее лица, нервному движению пальцев, что прожитую мной жизнь она не одобряет, что комнатка в 14 квадратных метров в квартире-коммуналке, где я после окончания института проживал, не лучший вариант для обустройства семейной жизни, что перспективы литературной моей работы крайне зыбки, и заводить семью мне действительно рано.

— Я хотела бы предупредить вас, Володя, Аллочка воспитана в строгости и невинности. Вы меня понимаете? При ее излишней мечтательности, она может наделать глупостей.

Спицы в ее руках дрожали:

— Я давно наблюдаю за вами. Вы человек благородный. У вас опыт жизни. Я бы попросила, очень попросила. Не могли бы Вы, Володя, дать мне слово, что поможете уберечь Аллочку от самой себя?.. — Почти с мольбой смотрели на меня такие же темные, как у Аллочки глаза.

Оказанным доверием я был польщен и уверил Аллочкину маму и подтвердил это словом, хотя и бывшего, но офицера, что к Аллочке у меня не более чем дружеские чувства.

— Я очень надеюсь на Ваше благородство, Володя! — проговорила Аллочкина мама с видимым облегчением. Закрепила нитку, вынула из вязанья спицы, расправила на своей ладони крохотный, на детскую ножку носочек. Дала возможность издали полюбоваться трогательным изделием.

— Это для будущей Аллочкиной семьи! — пояснила она.

2

У Аллочки, однако, были свои соображения. За вечерним ужином она объявила:

— Завтра едем на тот берег озера. Площадки заложим там. Надеюсь, мужчины нас перевезут? — она вопросительно посмотрела на Лёничку, и внимательно на меня.

Аллочкина мама уронила вязанье на колени:

— Солнышко, это же опасно!.. — запротестовала она.

— Мамочка! Жизнь вся состоит из опасностей. Если бояться, лучше не жить! — Аллочка произнесла это с такой категоричностью, что никто не решился возразить. Ее нежные, наверное, еще не целованные губы самолюбиво поджались.


Лодка лесника, которой мы пользовались, явно не была рассчитана на пятерых. С низкими бортами, плоским дном, она легко кренилась и при неумелом обращении так же легко переворачивалась.

Но утро выдалось на удивление тихим. Ни морщинки на озерной глади, ни облачка в небе. Даже чайки без обычного крика спокойно облетали свои владения.

Двухкилометровый путь одолели благополучно, обогнули остров с молчаливыми соснами на обнаженных гранитных нагромождениях, пристали к пологому берегу.

Аллочка распорядилась: меня оставила в лодке, девчат и Леничку увела в лес. Я собрал спиннинг. Не успел сделать, несколько забросов, увидел Аллочку: с берега она наблюдала за моими рыбацкими стараниями.

— Я жду! — позвала она.

Мы плыли по курье, так на Урале называют узкие озерные заливы. Я неторопливо греб, Аллочка сидела на корме в неловкой напряженной позе, пальцы ее нервно поигрывали сорванной тростинкой.

Почему-то здесь, в уединении, пробудился у нее интерес к моей жизни. Она отрывисто выспрашивала где, как я живу, и что это такое — писательская работа? Я предпочел бы не разговаривать, просто любоваться великолепным днем, гладью вод, соснами на каменистых берегах, но, как и маму, терпеливо посвящал в подробности своего бытия.

— Все-таки, почему ты до сих пор один? — все так же отрывисто спрашивала она. — У тебя есть невеста?

— Была.

— Ну, и что? — в видимом напряжении Аллочка ждала. Я не знал, как объяснить, почему невеста не стала женой, ответил неопределенно:

— Хотела видеть во мне спортсмена.

— Она что, глупая была?

— Может быть, — засмеялся я.

Аллочка задумчиво покусывала кончик тростинки: в девчонке явно зрел дерзостный порыв. И точно. Я услышал требовательное:

— Можем мы где-нибудь остановиться? Хочу рядом посидеть!


Еще от автора Владимир Григорьевич Корнилов
Искра

Романтическая повесть о любви, смерти и бессмертии.


Годины

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Семигорье

Вниманию сегодняшних читателей представляется первая Интернет-публикация первой книги из знаменитой трилогии писателя («Семигорье», «Годины», «Идеалист»), которая с успехом выдержала более шести переизданий. Ибо именно этот роман, как и его герои, всегда и по праву оставался наиболее востребованным и любимым читателями самых разных категорий и возраста.Он начинает повествование о разных и увлекательных судьбах своих героев на фоне сложных и противоречивых событий, происходящих в нашей стране на протяжении середины и до конца прошлого XX века.


Любушка

Владимир Григорьевич всегда пресекал попытки поиска строгой автобиографичности в своих произведениях. Он настаивал на праве художника творить, а не просто фиксировать события из окружающего мира. Однако, все его произведения настолько наполнены личными впечатлениями, подмеченными и бережно сохраненными чуткой и внимательной, даже к самым незначительным мелочам, душой, что все переживания его героя становятся необычайно близкими и жизненно правдоподобными. И до сих пор заставляют читателей сопереживать его поискам и ошибкам, заблуждениям и разочарованиям, радоваться даже самым маленьким победам в нелёгкой борьбе за право стать и оставаться Человеком… И, несмотря на то, что все эти впечатления — длиною в целую и очень-очень непростую жизнь, издатели твёрдо верят, что для кого-то они обязательно станут точкой отсчёта в новом восприятии и понимании своей, внешне непохожей на описанную, но такой же требовательной к каждому из нас Жизни…


Маленький рассказ о любви

Владимир Григорьевич всегда пресекал попытки поиска строгой автобиографичности в своих произведениях. Он настаивал на праве художника творить, а не просто фиксировать события из окружающего мира. Однако, все его произведения настолько наполнены личными впечатлениями, подмеченными и бережно сохраненными чуткой и внимательной, даже к самым незначительным мелочам, душой, что все переживания его героя становятся необычайно близкими и жизненно правдоподобными. И до сих пор заставляют читателей сопереживать его поискам и ошибкам, заблуждениям и разочарованиям, радоваться даже самым маленьким победам в нелёгкой борьбе за право стать и оставаться Человеком… И, несмотря на то, что все эти впечатления — длиною в целую и очень-очень непростую жизнь, издатели твёрдо верят, что для кого-то они обязательно станут точкой отсчёта в новом восприятии и понимании своей, внешне непохожей на описанную, но такой же требовательной к каждому из нас Жизни…


Роза

Владимир Григорьевич всегда пресекал попытки поиска строгой автобиографичности в своих произведениях. Он настаивал на праве художника творить, а не просто фиксировать события из окружающего мира. Однако, все его произведения настолько наполнены личными впечатлениями, подмеченными и бережно сохраненными чуткой и внимательной, даже к самым незначительным мелочам, душой, что все переживания его героя становятся необычайно близкими и жизненно правдоподобными. И до сих пор заставляют читателей сопереживать его поискам и ошибкам, заблуждениям и разочарованиям, радоваться даже самым маленьким победам в нелёгкой борьбе за право стать и оставаться Человеком… И, несмотря на то, что все эти впечатления — длиною в целую и очень-очень непростую жизнь, издатели твёрдо верят, что для кого-то они обязательно станут точкой отсчёта в новом восприятии и понимании своей, внешне непохожей на описанную, но такой же требовательной к каждому из нас Жизни…


Рекомендуем почитать
Canto

«Canto» (1963) — «культовый антироман» Пауля Низона (р. 1929), автора, которого критики называют величайшим из всех, ныне пишущих на немецком языке. Это лирический роман-монолог, в котором образы, навеянные впечатлениями от Италии, «рифмуются», причудливо переплетаются, создавая сложный словесно-музыкальный рисунок, многоголосый мир, полный противоречий и гармонии.


Выжить с волками

1941 год. Родители девочки Миши, скрывавшиеся в Бельгии, депортированы. Ребенок решает бежать на восток и найти их. Чтобы выжить, девочке приходится красть еду и одежду. В лесу ее спасает от гибели пара волков, переняв повадки которых, она становится полноправным членом стаи. За четыре года скитаний по охваченной огнем и залитой кровью Европе девочка открывает для себя звериную жестокость людей и доброту диких животных…Эта история Маугли времен Второй мировой войны поражает воображение и трогает сердце.


За что мы любим женщин (сборник)

Мирча Кэртэреску (р. 1956 г.) — настоящая звезда современной европейской литературы. Многотомная сага «Ослепительный» (Orbitor, 1996–2007) принесла ему репутацию «румынского Маркеса», а его стиль многие критики стали называть «балканским барокко». Однако по-настоящему широкий читательский успех пришел к Кэртэреску вместе с выходом сборника его любовной прозы «За что мы любим женщин» — только в Румынии книга разошлась рекордным для страны тиражом в 150 000 экземпляров. Необыкновенное сочетание утонченного эротизма, по-набоковски изысканного чувства формы и яркого национального колорита сделали Кэртэреску самым читаемым румынским писателем последнего десятилетия.


Статьи из журнала «Медведь»

Публицистические, критические статьи, интервью и лирический рассказ опубликованы в мужском журнале для чтения «Медведь» в 2009–2010 гг.


Статьи из журнала «Русская жизнь»

Литературно-критические и полемические статьи, кинорецензии, интервью с писателями и биографические очерки, размышления о российской фантастике и вечных темах русской литературы, эссе и пародии были опубликованы в журнале «Русская жизнь» с апреля 2007 г. вплоть до закрытия в июне 2009 г.


Рассказы и стихи из журнала «Саквояж СВ»

Двенадцать остросюжетных рассказов на железнодорожную тематику, опубликованных в течение 2007 года, и двенадцать стихотворных фельетонов, вышедших в свет в течение 2008 года, были написаны по заказу единственного официального бортового издания Российских железных дорог журнала «Саквояж СВ».