Аллочка - [4]

4

На береговой тверди мы с Аллочкой остались одни. Леничка с Тамарой и Светой уплыли в облегченной от воды и лишних пассажиров лодке вдоль берега к кордону. Он должен был отвезти девчат, возвратиться за нами. Так распорядилась Аллочка. Вступив на берег, она словно забыла о буре, была возбуждена, деятельна.

— Володичка! У нас целый час! — сказала она и нетерпеливо потянула меня вверх, на кручу. Среди огромных валунов, под шелестящими лиственницами, отыскала впадину, забитую мягкой опавшей хвоей. Усадила меня, легла рядом, возбужденно схватила руками мою шею, с какой-то отчаянностью, выдохнула:

— Ну, теперь целуй меня!..

Невинность жаждала лишить себя невинности!

Сумасбродный порыв девичества меня смутил. Я был еще там, среди волн, мне все еще чудилась перевернутая лодка, зовущие взмахи девичьих рук, и головы, головы, с раскинутыми по воде волосами, уходящие одна за другой в бездну…

— Ну, что же ты! Что ты! — торопила Аллочка, суматошно тыкаясь губами в мои одеревенелые губы, щеки, лоб, все крепче прижимая к себе. Я чувствовал дрожь ее рук и не чувствовал своего тела.

Я освободил себя из Аллочкиных объятий.

Прислонившись к валуну, мы долго пребывали в обоюдном молчании. Наконец снова услышал ровный шум ветра в мягких лиственничных кронах, спина уловила тепло камня, еще не остывшего от жары полуденного солнца. Я открыл глаза.

Аллочка сидела рядом, упрятав лицо в подогнутые колени. Мокрое платье липло к спине. Ветер доставал сюда, холодил, стараясь согреться, она ладонями прикрывала плечи. В поникшей ее позе со спутанными на лбу, на щеках, волосами была такая покорность ко всему, что случилось и не случилось, что, охваченный жалостью, я осторожно привлек ее к себе. С детской доверчивостью она прижалась к моему плечу, прикрыть ее было нечем — кроме мокрой рубашки на мне ничего не было. Я повернулся спиной к ветру, уложил Аллочку к себе на колени.

Только теперь, бережно обнимая, сознал я девичью ее самоотреченность. Готовность отдать себя, обручиться со мной здесь, при молчаливом благословении Уральских гор, перевернули мои чувства. С нежностью, незнаемой до этого часа, согревал я своими губами ее прохладные, приоткрытые в трогательном ожидании губы, с вдруг пробудившейся ревностью, твердил: «Нет, милая девчушечка, никакому летчику я тебя не отдам… Ты будешь со мной. И только со мной…»

Аллочка высвободила руку, ласково гладила мою щеку, шептала, с прощающим упреком:

— Я так хотела нашей близости! Когда мы будем вместе, мы…

Мы, наверное, познали бы близость, здесь, в уединении, под мягкий шум уральских лиственниц, если бы умная мамочка не догадалась доверить доченьку моему мужскому благородству. Даже целуя, я помнил, что должен уберечь Аллочку от нее самой.

Внизу послышался плеск весел, приплыл Ленечка. Когда мы устроились в лодке, на одном сиденье, и Аллочка прижалась, приобняв меня, я увидел даже в сумерках наступившего вечера, как Ленечка понимающе усмехнулся.

Нет, он понял далеко не все.

Размеренно работая веслами, предупредил:

— Мамаша твоя, Алка, места не находит!..

На что Аллочка, еще теснее прижавшись ко мне, ответила:

— Ну и пусть…

5

На базу возвратились все вместе. Саратовские, гости разместились в одной из комнат дома, предназначенного для приезжих, я отправился к своим родителям. Провожая, Аллочка шепнула:

— Приходи утром. Буду ждать!..

Встретила она меня в легком домашнем халатике, волосы накручены на бигуди, голова повязана чистой марлевой косынкой.

— Не удивляйся моему домашнему виду, — предупредила она, озабоченно ощупывая голову. — Представь: ты неожиданно возвратился из полета. И мы не виделись целую вечность! — она прижалась ко мне, порывисто поцеловала.

В комнате прибрано. Вымытый пол влажно поблескивает. На столе в баночке, малиновые соцветья кипрея. Рядом чайник, две чашки, блюдечко с конфетами. Окна распахнуты, от свежего ветра парусят занавески. Все в ожидании.

Аллочка усадила меня на кровать, встала передо мной, руки положила на плечи. Пальцами, перебирая мои волосы, спросила осторожно:

— Ты хочешь чего-нибудь? — Ждала, притаив дыхание. Я прижался лицом к ее груди, услышал пугливый стукоток ее сердца.

— Ал, — сказал глухо. — Ты же завтра уезжаешь!..

— Ну, и что? Мы же все равно будем вместе!

Ох, как доступно было это юное существо, все уже решившее за себя и за меня. Но я знал: завтра она уедет, мы расстанемся на какое-то, может быть, немалое время. Невозможным казалось мне вот так, бездумно, грубо, ворваться в ее судьбу.

— Ал, все будет, когда ты приедешь ко мне. Когда приедешь, — повторял я. — А сейчас… Ты же хотела угостить чаем?

Я не видел Аллочкиных глаз, но чувствовал, как расслабилась она, сжала ладонями мою голову, поцеловала в лоб.

— Ты хороший, Володичка! Я очень люблю тебя… — Вздохнула облегченно, сказала деловито:

— Садись за стол. Я все уже приготовила! — Подошла к зеркалу, быстро раскрутила бигуди, уложила волосы в красивую прическу.

За чаем Аллочка ухаживала за мной уж точно, как стосковавшаяся в разлуке жена, даже конфету поспешила развернуть, любовно пододвинула к моей чашке. Заговорила, как будто от привычной семейной озабоченности: