Алладин в стране гигантов - [8]

– Это, полудостойнейший, не это, а я. То есть не совсем я, потому что при рождении я выглядел совсем иначе. Но с годами я вырос, а потом столько раз то худел, то толстел, что сегодня окончательно запутался, где я, а где не я.

– Милейший, – вежливо заметил Алладин, – я настоятельно прошу вас не перебивать меня.

– Да как можно! – возмутился за стенкой толстый матрос. – Я ни разу ничего не перебил! Уже десять лет я плаваю на нашем славном судне коком, а вся посуда целая! А если буду бить, из чего же вы есть будете?

– Ваш ответ не лезет ни в какие ворота, – попытался объясниться Алладин. – Я хотел сказать...

– Да здесь и говорить нечего, – вновь перебил его толстый матрос. – Верно вы заметили. Я на этой своей должности скоро так растолстею, что ни в одну дверь не пролезу. А там и до ворот не далеко... Столько раз пытался похудеть, и получалось! Но, знаете, так неприятно всё время становиться то толстым, то худым... Так и себя потерять можно! Вот вам бы это понравилось?

– Боюсь, что нет, – ответил Алладин.

– Вот и я боюсь того же.

Этот разговор совсем сбил юношу с толку. Он хотел возмутиться, вскочить из-за стола и уйти прочь, но понимал, что такое поведение никак не улучшит его взаимоотношения с командой. Кроме того, вокруг было море, и поэтому он никуда не мог уйти, кроме как в свою тесную каюту. Юноша предпринял ещё одну попытку завязать разговор.

– О чём это я говорил?.. Ах, да! О джинне... Так вот, отличный оказался парень. Сейчас он занят, знаете ли, учится... Но котелок у него, должен сказать, отлично варит!

– Нет, суп ещё не готов, – вновь перебил его из-за перегородки кок. – Я в расчёте на нового пассажира котелок другой выбрал, а он оказался великоват...

– Это не беда, – уверенно сказал худой матрос, – ведь больше – это всегда лучше, чем меньше. Значит, ужина у нас сегодня не будет?

– Ну ты и вопросы задаёшь! – обиделся кок. – Совсем как наш пассажир. Ну, конечно!

– Что «конечно»? – не понял Алладин. – «Конечно, ужин будет» или «конечно, ужина не будет»? А будет ли тогда завтрак?

– Странный ты человек, хоть и полудостойнейший, – усмехнулся боцман. – Завтрак будет завтра и обязательно вовремя!

– Я понимаю, – несколько растерянно произнес Алладин. – Вернее, не понимаю... Вы не могли бы сказать точное время?

– А завтра – это разве не время? – удивился боцман.

Алладин окончательно сник. Вроде бы никто не говорил никаких глупостей или несуразностей, но разговор почему-то всё время получался какой-то странный, непонятный. Вроде и слова цеплялись одно за другое, складывались в связные, понятные предложения, а юношу всё не оставляло впечатление, что разговор одновременно и движется, и топчется на месте, словно белка в колесе.

Алладин вынужден был признать, что все его усилия сблизиться с этими людьми и наладить с ними беседу терпят неудачу. Полноценного общения не получалось. При этом вся команда, за исключением, пожалуй, одного капитана, относилась к юноше с нескрываемым интересом и сочувствием. Но любая их реплика ставила Алладина в тупик.

Погода между тем стояла хорошая, и корабль размеренно шёл вперёд. Из-за недостатка дружеского общения каждый день казался бесконечным. Медленно ползли минута за минутой, солнечный свет незаметно сгущался в сумерки, и наконец наступала долгая ночь, окрашенная жёлтым светом качающегося под потолком масляного светильника. Ничего не происходило.

Время, казалось, заснуло и не думало просыпаться. Большую часть времени матросы играли в кости. Боцман пребывал в постоянной задумчивости, а капитан и вовсе не показывался на палубе. Так продолжалось три дня. На четвертый день Алладин возобновил свои попытки.

На этот раз он решил изменить тему разговора. Дождавшись момента, когда вся команда во время обеда собралась вместе, юноша прокашлялся и патетически воскликнул:

– Почему наше плавание столь уныло? Почему вообще наша жизнь такая серая и монотонная?

Все тревожно переглянулись. Никто не ожидал от пассажира таких эмоций, ведь последнее время юноша всё больше отмалчивался. Собравшиеся удивленно молчали, один лишь боцман тревожно посмотрел на голубое небо, на зелёное море, на разноцветные флаги на мачте и пробурчал что-то о дальтониках.

– Для того ли мы рождены на свет, для того ли наделены недюжинными силами, способностями и желаниями, чтобы стать игрушками слепой и капризной Судьбы? – продолжал вопрошать юноша, каждую секунду опасаясь, что его вновь перебьют какой-нибудь дурацкой репликой. – Неужели человек сам, своими силами не может воплотить в жизнь те мечтания, которые обуревали его с юности, и тем самым внести свою лепту в сокровищницу человеческих свершений? Ведь как было бы хорошо, если бы каждый в своей жизни стремился достичь вершин, не правда ли?

– Верно, неправда, – поддакнул юноше худой матрос. – Внизу-то никого бы и не осталось! С кем бы мы торговали? Вот если бы море подходило к самым горным вершинам, на которые все взобрались, тогда, конечно, другое дело!

– Море – это море! – согласился с матросом боцман. – И в море один закон – морской!

– Но само-то море никаких законов не знает! – воскликнул Алладин, стараясь удержать нить разговора. – Оно не притворяется, как притворяется в угоду своим слабостям человек! Мало кто из нас готов смело ринуться навстречу опасностям.