Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950 - [17]
Поезд стучит, стучит бесконечно, однообразно…
Мысли толпятся… беспорядочной, шумной волной нахлынули в голову, лезут, громоздятся одна на другую.
Скоро в Москву…
Через какие-нибудь 2 недели.
В перспективе – лето, жаркое, удушливое… раскаленные тротуары, пыль, вымерший город… и… воспоминания, вторичные переживания пережитого…
Но не надо об этом…
Лучше о настоящем…
Говорят, я очень изменилась.
Семен Иванович113 говорит, что если бы встретил меня на улице, то не узнал бы… И сама вижу – не та песня… Щеки ввалились, лицо осунулось, постарело… Не то, не то, не то… И душа изболела… Нет этих ужасных страданий, как бывало зимой, но зато теперь нервлюсь постоянно, постоянно какой-то страшный подъем, сердце бьется, стучит, как попавшая в западню пичужка, силы уходят [несколько слов вымарано].
Неужели он не догадывается, насколько это сильно, неужели он не замечает этих разительных перемен… этих огромных ввалившихся глаз, иногда как-то широко открытых и остановившихся на одном каком-то выражении: [несколько слов вымарано].
Да, мне бесконечно [дорога. – зачеркнуто], без границ дорога эта тоска о любви, об ответном отклике… Она отнимает у меня силы, она сжигает последнюю энергию, но я берегу и лелею ее, потому что люблю…
И мне хорошо.
Сейчас у меня только моя «несчастная» любовь, а впереди надежда и вера в возможность «счастливой» [любви. – вымарано] (как обыкновенно принято разграничивать).
Сегодня уже спектакль в Дюссельдорфе114. Мне кажется, что-то должно быть…
Когда я думаю о вечере – на душе становится ясно, хорошо…
[25/12 апреля 1906 г.]
Ехали – Вахтанг115: разговор о серде[чном].
Приехали – прогулка с Вахтангом – дождь, разговор о моей смерти.
Ужасное состояние, озноб, жар.
Василий Иванович – разговор.
Вечером Василий Иванович сидел с Бурджаловым и вдруг подошел ко мне с каким-то пустяком.
Отъезд. Я в жару.
Владимир Иванович [Немирович-Данченко] на вокзале [провожал].
Общее впечатление – интересно, как нигде, но жутко и страшно нервно.
Воспоминания самые яркие.
3 [мая / 20 апреля 1906 г.]
Ганновер
Уже 3 дня – здесь.
Сегодня вечером приехали все наши… Наконец-то! А то так скучно было, так тоскливо и одиноко, что не дай бог!
Еще Варшава – и… finita la commedia… Москва…
Опять… Старая «песня»…
Тихо, покойно, тикают часы… Из окон – доносится шум экипажей, гул голосов…
5 [мая / 22 апреля 1906 г.]. Пятница
[Ганновер]
Отчего мне тяжело?!
Такая боль внутри, такая тоска!
Отчего это? Не то что, как бывает: какое-то волнение, подъем, нет – просто тупая, тяжелая боль… Только что прошел дождь, воздух свежий врывается в окна, с улицы доносится шум, грохот – жизнь бьется быстро, лихорадочно, а я сижу в грязном неуютном номере – одна, со своей безысходной тоской…
Не могу понять, что со мной…
Как скоро – Москва… На носу…
Боже мой, Боже мой, а что дальше?
Что там?!!!
Скорее лети, время, скорее, скорее…
Дорогой мой, бесконечно, без границ дорогой!
Как хочется иногда прижаться к твоей груди и выплакать всю свою тоску, всю боль, накопившуюся годами…
Как бы мне стало легко…
Надеялась на заграницу – думала, здесь должно что-нибудь произойти, – а теперь жди осени, а может быть, и целый год…
Мучительно…
Невыносимо…
Иногда кажется, что голова разорвется под тяжестью мыслей… Не под силу… Бывают минуты, когда хочется выкинуть что-то страшно нелепое, такой вздор, чтобы все руками развели и рты поразинули… Выйти за кого-нибудь замуж или уехать куда-то далеко – неизвестно зачем…
Или еще чего-нибудь…
И могу…
Уж очень замучилась…
Может быть, и хорошо, что в Москву едем, – отдохну. Хотя какое там! – Лето в Москве – это тоже…
Вся надежда на Господа…
Что он даст, то и будет…
26 [апреля / 9 мая 1906 г.]116. Вторник
Варшава
Голова тяжелая, свинцовая… Ноги ноют… Слабость… Карандаш едва держится в руке. Прямо на меня в большое окно смотрит луна… Красивая, холодная, бесстрастная. Какие-то 2 большие купола – горделиво высятся на бледном голубом фоне. Окно раскрыто настежь, но свежести не чувствуется… Воздух душный, тяжелый, давящий… С улицы доносится беспрерывный грохот, режет по уху и раздражает… А через неделю это же ужасное бесконечное громыхание будет преследовать в «белокаменной матушке Москве»…
Все еще не верится…
Неужели уже опять Москва?!..
Опять завертится старое колесо?!..
Боже мой, Боже мой, какое тоскливое предстоит лето…
Василий Иванович будет ходить по Швейцарии.
К ним присоединяется Надежда Ивановна Секевич117… Помню, когда я услышала об этом, у меня точно что-то рухнуло внутри и замерло.
Чего бы я ни дала, чтоб быть на ее месте!..
Сцена из «Иванова».
«Уйдем, бросим все…» – «А как же Нина [Литовцева]?!..» Растерялся, и опять в цепях…
Дорогой мой, любимый!
Почему на свете все делается шиворот-навыворот?!
Люди, тебя любящие, – противны, человек, в котором твое счастье, безразличен к тебе или «хорошо относится».
Ох уж это мне хорошее отношение!
Ах, Боже мой… Хочется ведь этого полного одурманивающего счастья, от которого с ума сходят люди!
Мне хорошо, мне приятно жить, но я не [могу] всю жизнь довольствоваться этим!! Я хочу настоящего, огромного счастья!!!
