Алис - [8]

— Чудак-человек! Да ведь я ради тебя сижу в Москве.

— Ну, вот я и прошу ради меня не сидеть.

— Да что ты пристал ко мне? Ну, уеду. Не сейчас же мне торопиться на поезд? И что тебе вздумалось? Ужасно на тебя не похоже.

В дверь просунулась голова горничной.

— Можно взять самовар? — спросила она.

— Можно, — ответил Гординский.

— А вас там посыльный ждет, — обратилась горничная к Палтову. — Ведь вас Борис Петрович звать?

— Посыльный? — необыкновенно оживился Палтов. — Где же он?

— Там. Его сюда позвать?

— Пожалуйста, позовите. Ила нет, я сам.

И Палтов выбежал из комнаты.

— Это еще что за послание? — иронически осведомился Гординский, когда Палтов вернулся.

Палтов распечатал конверт, вынул оттуда небольшой клочок бумаги, на котором торопливым беспорядочным почерком было написано: «Сегодня в то же время, там же, где вчера». Подписи никакой не было.

Палтов с недоумением вертел клочок в руках. Бумага была серая, очевидно, оторванная на скорую руку от чего попало. Почерк показался ему совсем незнакомым. Но он но сомневался, что эта записка была от Алис. Пока он рассматривал ее и сетовал на Алис за ее страсть к мистификациям, Гординский вскочил с дивана, осторожно подкрался к нему сзади и, заглянув через плечо, прочел то, что было написано.

— Поздравляю! — воскликнул он. — То-то ты такой тихоней смотришь. Сидит и никуда ехать не хочет. Я думал, он это из скромности, а вот что оказывается.

— Это свинство! — с досадой сказал Палтов.

— Что это свинство?

— Читать чужие письма.

— Скажите пожалуйста! Да разве это письмо? Это, голубчик мой, в лавочке какой-нибудь Иван Сидоров для безграмотной дамы в платочке написал. Судя по посланию, Дульцинея твоя не из важных.

— Перестань, пожалуйста, болтать глупости, — сказал Палтов: — это ты способен заводить знакомства с безграмотными горничными.

— Боже мой, какой гонор, подумаешь! — возразил Гординский. — Только вот что, друг любезный: герцогини могут быть безграмотными и даже, кажется, им полагается быть безграмотными, но зато уж никогда герцогиня не напишет любовной записочки на такой бумаге и не пошлет ее в таком конверте, да еще через посыльного.

— А почем ты знаешь? — возразил Палтов. — Может быть, герцогине нужно, чтобы вот такой дурак, как ты, именно не подумал, что она герцогиня, а принял бы ее за горничную.

— Ну, это другое дело, — согласился Гординский. — Только на что же я герцогине? Откуда ей подозревать мое присутствие? Ведь она имеет дело только с тобой, а в твоих глазах, я полагаю, и герцогине выгоднее быть все-таки герцогиней. Или, быть может, ты был настолько добр, что рассказал своей герцогине, что есть у тебя такой добрый друг Гординский, который чрезвычайно тебя любит и готов за тебя в огонь и в воду…

— Ничего я не рассказывал, — перебил его Палтов. — И что у тебя за манера тотчас же постараться всему придать пошлый оттенок? Вот хотел сказать тебе, от кого эта записка, а теперь не скажу.

— Скажи, голубчик, пожалуйста.

— Нет, не скажу. И не скажу еще потому, что ты тотчас же расхолодишь меня. Ты любишь все ординарное, обыкновенное, понятное, объяснимое, словом, то, что встречается на каждом шагу, в чем нет ничего удивительного и что, пожалуй, не заслуживает большого внимания. Словом, в тебе нет ничего романического.

— А ты? Не правда ли, ты как раз наоборот?

— Да. Меня привлекает все таинственное, загадочное. Я верю в предчувствия, в судьбу, терпеть не могу пошлости… и… и, пожалуйста, оставь меня в покое.

— А помнишь Алис? — вдруг спросил Гординский.

Палтов, присевший перед тем опять на диван, вскочил, как ужаленный.

— Почему ты вспомнил ее?! — вскричал он.

— Да что ж тут удивительного? Потому и вспомнил, что тоже было что-то таинственное, загадочное, необъяснимое и непонятное, как ты говоришь, а кончилось все…

— Да ведь ты не знаешь, чем кончилось?

— Да совсем ничем не кончилось. Ну, и слава Богу! Потому что я тогда же увидел, что эта история до добра не доведет. А кстати, ты не встречал ее потом в Петербурге?

— В Петербурге не встречал, — рассеянно ответил Палтов.

— Ну, а в Москве, очевидно, не встретишь, раз она живет в Петербурге. Да что говорить о ней? Ты, кажется, сам забыл про нее.

— Нет я не забыл, — серьезно возразил Палтов. — Знаешь, эта женщина произвела на меня неотразимое впечатление.

— Постой, — сказал Гординский, — ты тогда ничего не скрыл от меня?

— Почему тебе это нужно знать?

— Так, у меня свои соображения.

— Ну, если хочешь, я видел ее еще раз.

— У нее.

— Да.

— Как же она тебе показалась?

— Она показалась мне очень несчастной.

— Ну вот! — воскликнул Гординский. — Так я и знал. Это самое опасное. Слава Богу, что мы тогда уехали из Петербурга.

— Довольно об этом, — прервал Палтов. — Как ты собираешься провести нынешний день?

— Ты, кажется, предлагал мне третьего дня ехать к твоей тетке. Если хочешь, поедем.

— Сегодня не могу, — сказал Палтов.

— Ах да, ведь у тебя, по-видимому, rendez-vous. Ну, тогда я не знаю, что делать. Опять закачусь куда-нибудь.

— Нет, — сказал Палтов, — вечером ты, пожалуйста, не уходи никуда. Может быть, ты мне будешь нужен, у меня есть какое-то предчувствие.

— Что с тобой, Борис? Ты на себя не похож. Скажи мне, пожалуйста, от кого эта записка?