Алиби - [37]

– А двадцать четвертая глава произвела когдато такое впечатление на русских социалистовнародников, – возник Филимон, – что они решили ни за что не допустить в России этого повторения. Маркс убедил их, что классический путь развития капитализма – это полное уничтожение любого народа.

Горошин кивнул, подтверждая.

– И, тем не менее, – начал было Бурмистров. – Я понимаю, что вы хотите сказать, – снова заговорил Цаль. – Но Маркс не называл какие либо иные причины этого насилия, кроме экономических.

– Зато их назвал Макс Вебер, – подал голос Филимон. – Вот вы, господин Цаль, должно быть, не знаете, кто такой был Макс Вебер? – спросил Филин, глядя на Цаля мохнатыми коричневыми глазами, которые были как-то слегка впереди очков.

– Ну, почему же? – парировал Цаль, – только мы узнали о нем намного позже, чем о Марксе. Хотя Макс Вебер был его современником. Так вот Маркс, – продолжал Цаль, – оставил множество вопросов. Ради чего, например, шли на лютую смерть многочисленные мученики Реформации. Чем объяснить свирепую беспощадность религиозных войн того времени? Только в одной Германии было истреблено более двух третей населения. В Англии же, кроме расправы над нежелающими менять свою веру католиками, было дотла ограблено все крестьянское население. Это и стало исходным пунктом развития экономики нового типа – Английского капитализма. Тогда же в социальную и политическую жизнь стали входить вновь образовавшиеся в результате Реформации конфессии – протестанты, методисты, англикане, кальвинисты, – помолчал Цаль.

– Так кто же все это сделал? Что питало решимость этих людей? Кальвинистская этика? Иудаизм, с его концепцией избранности? Или это была просто жажда материальных благ? – вдруг спросил Филин, напряженно ожидая ответа, как человек, который и сам знает ответ на вопрос, но хочет, чтобы на него ответили другие.

– Маркс об этом молчит, – отозвался Цаль.

– Он просто констатирует, что большая часть населения Англии вдруг лишилась своего имущества, – опять вставил Филин.

– Вы изучали Маркса? – спросил его Цаль. – Тогда будете помогать мне, с изысканной вежливостью договорил он, не дожидаясь ответа.

– К этому надо добавить, – продолжал Цаль, что становление капитализма есть не только смена государственной власти и правовых отношений. Капиталистическая перестройка – это коренное изменение именно имущественных прав.

– А именно – ограбление большинства населения меньшинством, – сказал Филин, перебив Цаля.

– Главная задача по Марксу это экспроприация крестьянства, – договорил Цаль, теперь взглянув на Филимона и кивком соглашаясь с ним.

Катерина с молчаливым согласием кивнула.

– И вот в России стали внедрять классический образец в форме ликвидации аграрного перенаселения. И осуществлять политику первоначального социалистического накопления капитала, – как хорошо ему известное, сказал Горошин.

– По сути – та же чистка земель. Насильственный отъём крестьянского землевладения, – уточнил Филин.

– А при чем тут капитализм? – неожиданно спросила Катерина. – У нас ведь социализм строили. Всё для всех.

– Теперь вы и сами можете сказать, как именно называлось то, что так или иначе было построено, – сказал Цаль, посмотрев по очереди на всех.

Потом он посмотрел на Филина, и было понятно, что между ними пробежала искра понимания в этом вопросе.

– Правильно, – почему-то сказал Цаль, поглядев на Бурмистрова, на лице которого возникло что-то похожее на озарение – Государственный капитализм.

– Но вот что важно, снова заговорил Пер, – он этот ваш капитализм, государственный или негосударственный, так и не стал классическим ни тогда, ни теперь. И вроде рынок рабочих рук есть. В селах одни бабки остались. И первоначальное накопление есть. А широкого производства дешевых товаров и материальных благ для людей как не было, так и нет.

– Но ведь концепция капитализма противоречит социализму, – вдруг сказал Горошин, в чем-то не согласившись с Пером.

– Для всех – да. Согласен. Но не для государства, слегка улыбнувшись, сказал Цаль и сделал длинную паузу.

– Да у нас никогда и не будет такого капитализма, как вы говорите – английского, – снова сказала Катерина. – Он нам не подходит. Я не знаю, как это правильно объяснить, но чувствую – мы другие.

– Остается думать, что так, – неуверенно сказал Цаль, поглядывая то на Катерину, то на Бурмистрова.

Буров тоже будто хотел что-то сказать. Но его прервал Горошин. – Значит, капиталистического общества у нас нет? – спросил он Цаля.

– Пока, к сожалению, нет.

– Но нравственные и психологические проблемы, связанные с этим становлением, уже есть, – заговорил Филин. – Вопрос первый – что позволило тогда образовавшейся новой протестантской элите уничтожить традиционные формы общественных связей и ограбить большую часть народа, превратив его в товар, в рабочую силу? Вопрос второй – откуда возникло такое глубокое ожесточение?

– Ответ только один, – проговорил Цаль, – упразднив, реформировав тысячелетние заповеди традиционного Христианства, кое-кто захотел реформировать и традиционные формы общественных связей.

– Вот именно, – вставил Филин. – И получается, что капитализм пришел с Реформацией.