Алиби для великой певицы - [16]

Новый постоялец провел довольно беспокойную ночь. Незнакомый город, где говорят на языке, которого он не знает… И главное: как его встретит старый знакомый после почти десятилетнего перерыва? Ответное письмо, полученное в Вене, было вполне доброжелательным. Но какой будет реакция Скоблина, когда дело дойдет до откровенного разговора? Как поведет себя генерал: возмутится и потребует уйти? Вызовет полицию? Или затеет двойную игру и даст знать своим из контрразведки?

Утром Ковальский встал поздно и долго возился у зеркала, придирчиво осматривая себя. Костюм должен быть безукоризненным, лицо спокойным и довольным.

Ровно в одиннадцать он вышел на улицу и поспешил в русское концертное бюро князя Церетели на рю де Граммон — в бюро всегда знали, где находится жена Скоблина — известная певица Надежда Васильевна Плевицкая.

Ковальский выяснил, что Скоблины только что вернулись из-под Ниццы и обосновались в новом пригороде Парижа Озуар-ле-Ферьер. Ковальский отправился на вокзал. В пять часов вечера он сошел с поезда на станции, оказавшейся прямо в лесу. До пригорода ему было идти три километра. Французского Ковальский не знал, спросить никого не решился и смело зашагал по желтеющему лесу — как скоро выяснилось, в противоположную от Озуар-ле-Ферьер сторону.

Пройдя три километра, он понял свою ошибку и повернул назад. Но теперь ему предстояло пройти уже все шесть километров. По дороге он совершенно случайно встретил трех человек, к изумлению Ковальского говоривших между собой по-русски. Они нисколько не удивились, услышав вопрос на родном языке: во Франции собрался чуть ли не миллион русских.

Где живут Скоблин и Плевицкая, они не знали, но любезно сопроводили Ковальского до строительной конторы, тут он узнал адрес и даже получил план Озуар-ле-Феррьера.

Ориентируясь по плану, он быстро нашел дом Скобли-пых, но хозяева отсутствовали. Ковальский мог уехать и вернуться на следующий день. Но он предпочел подождать и не ошибся. Буквально через пятнадцать минут появился автомобиль, за рулем которого сидел Скоблин. Они обнялись.

Н.Плевицкая

— Надюша, — сказал жене растрогавшийся генерал. — Это тот самый Петя, о котором я тебе так много говорил.

Ковальский склонил голову перед певицей. Надежда Васильевна величественно протянула ему руку для поцелуя. Затем Ковальскому был представлен Плевицкий — первый муж Надежды Васильевны, который приехал вместе с ними из Парижа.

Вечер прошел в веселой болтовне. Скоблин вспоминал общих знакомых по Добровольческой армии. Ковальский старался задавать как можно больше вопросов, чтобы попять, с какой стороны можно подобраться к Скоблину.

Жизнь во Франции у генерала не очень ладилась.

— Мы взяли в аренду большой участок земли с виноградником неподалеку от Ниццы, — рассказывал генерал. — Но в этом году неурожай винограда. Вместо прибылей одни убытки.

— Мы решили аренду не возобновлять, — добавила Надежда Васильевна Плевицкая. — Будем считать, что сельских жителей из нас не вышло.

— Зато здесь у вас прекрасный дом, — заметил Ковальский.

— Мы купили его в рассрочку, — пояснил генерал.

— И что это означает? — спросил Ковальский.

— А это означает, милый Петр Георгиевич, — несколько раздраженно сказала Надежда Васильевна, — что десять лет подряд нам придется выплачивать по восемьсот франков в месяц.

— Для нас это большие деньги, Петя, — вздохнул Скоблин. — Еще чаю?

С деньгами у Скоблиных дело обстояло неважно, понял Ковальский. Плевицкая по-прежнему часто выступала, гастролировала в европейских городах, где много было русских. Эмиграция ее любила, встречала восторженно. Еще бы! Наконец-то люди, которые только читали о знамени том курском соловье, как ее называли, могли насладиться чудесным исполнением русских народных несен.

Без Плевицкой не обходился ни один праздник. Но сборы были маленькими — эмиграция в целом жила небогато.

— Ты, Петя, не видел, как Надюше аплодируют, сколько цветов дарят, — Скоблин поцеловал жене руку.

Плевицкая задала Ковальскому какой-то вопрос о брате Скоблина, оставшемся в Советской России, но генерал резко ее оборвал и перевел разговор на другую тему. Ковальский понял: Скоблин хочет скрыть от лишнего за этим столом Плевицкого, что внезапно объявившийся бывший штабс-капитан имеет какое-то отношение к братьям генерала, а, следовательно, и сам недавно приехал из России.

— Ты когда попал на фронт, Петя? — Скоблин вернулся к безопасной и приятной во всех отношениях теме воспоминаний.

Ковальский не возражал.

— Я, дорогой Коля, осенью 1914 года оставил гимназию и поступил в Одесское военное училище. Было мне семнадцать лет. 1 мая 1915 года закончил прапорщиком и через месяц уже был на фронте в составе 4-го пограничного Заамурского полка. Мне везло. Три ранения, но ни одного тяжелого. Восемь боевых наград за храбрость. За год с небольшим был произведен из прапорщиков в штабс-капитаны. В начале 1917 года был уже командиром батальона.

— А после февраля, Надюша, — сказал Скоблин. обращаясь к жене, — мы и познакомились с Петром Георгиевичем.

Ковальскому тоже были приятны эти воспоминания:

— Ты же помнишь, Коля, я в те времена политикой не интересовался и со всеми ладил. Как фронтовика, хорошо относившегося к своим подчиненным, солдаты избрали меня в полковой комитет. Как офицера командование включило меня в ударный батальон, который вошел в Первый ударный отряд 8-й армии.