Али Бабаев и сорок покойников - [20]

Он сбросил куртку, снял свитер и рубаху, напряг литые мышцы. Мускулатура у него мощной и рельефной – Шварценеггер мог бы позавидовать. В бытность свою в аравийских пустынях он валил верблюда ударом кулака.

– Ну и здолов, Бабай! – одобрительно сказал губернатор и помахал рукой Гутытку. – Эй, палень! Выводи!

Каквыргин Шульман откинул засов на двери и быстро шмыгнул в сторону. Медведь, перестав рычать, высунул морду с разинутой клыкастой пастью, огляделся и попер прямо на Гутытку. Тот неторопливо отступал, сопровождая свою ретираду плавными жестами, водил перед глазами зверя ладонями, словно приманивал его к себе. Это было удивительное зрелище: вроде бы беззащитный человек и огромный хищный зверь, послушно шагавший на середину круга. Из его пасти капала слюна, но он не делал попыток наброситься на Гутытку.

По толпе прокатился возбужденный шепоток, кто-то ойкнул, кто-то ахнул. Застрекотали камеры журналистов.

– Как у него такое получается? – в изумлении спросил Бабаев.

– Колдовство! – Гыргольтагин важно поднял палец. – Настоящее длевнее колдовство! Дед Мойше его научил.

Медведь стоял посередине круга и, словно зачарованный, смотрел на Гутытку. Матерый зверюга! – мелькнула мысль у Али Саргоновича. Он напряг и снова расслабил мышцы, потом ровным шагом направился к хищнику. Зверь, конечно, был сильным и злобным, но это Бабаева не смущало – в Думе водились еще не такие чудовища.

Гутытку, улыбаясь во весь рот, повернулся к нему.

– Вот твой медведик, Бабай. Мало-мало голодный, два дня не кормили… Ты с ним поосторожнее!

– Кому суждено быть повешенным, тот не утонет, – проворчал Бабаев. Он вдруг обнаружил, что русская речь идет легко и свободно, прям-таки катится с языка как в прежние годы. Было ли это естественной адаптацией или сыграли роль связаные с выборами потрясения?… Он этого не знал – он просто говорил.

Гутытку исчез. Медведь тут же уставился на Бабаева, раскрыл слюнявую пасть и заревел. Клыки у него были размером с палец, когти точно кривые кинжалы, и весил он, пожалуй, вдвое больше, чем африканский лев. Словом, достойный противник!

– Ты, бахлул, слюни-то не пускай, мех не пачкай, – сказал ему Бабаев. – Шкурка у тебя пушистая, хороший коврик выйдет. Стану депутатом, в своем офисе положу.

Медведь с оскорбленным рыком рванулся к нему, но Бабаев отскочил и приласкал зверюгу кулаком по темечку. Удар был страшен, ибо Али Саргонович владел тайным китайским искусством кхун-фук, то есть энергетической концентрации – ему в КГБ обучали особо способных. Бабаев как раз таким и являлся. Он мог перешибить ладонью восемь кирпичей, а в запале – так целую дюжину.

Зверь покачнулся, замотал башкой. В толпе раздались восхищенные выкрики.

– Сразу сдохнешь или желаешь помучаться? – спросил Али Саргонович медведя.

Но кажется, ни тот, ни другой исход зверюгу не устраивал. Оклемавшись после первой неудачи и убедившись, что противник не так-то прост, медведь зашел сбоку. Минуты три или четыре зверь и Бабаев кружили по площадке, присматриваясь друг к другу и выбирая момент для нападения. В крохотных глазках медведя разгоралась ярость, когти скребли плотный снег, оставляя длинные глубокие полосы. Бабаев, напряженный, как пантера перед прыжком, двигался чуть согнувшись; под смугловатой кожей вздувались и опадали могучие мускулы.

Медведь снова бросился в атаку и снова промахнулся. Али Саргонович пнул его ногою в зад, ухватил было за хвост, но хвост оказался коротким и скользким, в руке не удержать. Они сдвинулись к краю площадки, но зверь по-прежнему не обращал внимания на талды-кейнаров, будто и не было здесь тысячной людской толпы. Белые полярные медведи, в отличие от бурых лесных, очень сообразительны; вероятно, хищник понимал, где его главный враг тот, от которого исходит смертельная опасность.

Противники сошлись нос к носу, но Бабаев совету Шлемы не последовал и бить по ноздрям не стал. Вместо этого он попытался свернуть медведю шею, но обхватить ее не смог – шея была куда потолще слоновьей ноги. Злобно оскалившись, зверь мотнул башкой, отбросив Бабаева на пару метров. Тот приземлился на спину и не успел подняться, как над ним уже нависла разинутая пасть с огромными клыками. Али Саргонович уперся рукой в нижнюю челюсть зверюги и скользнул под его мохнатым брюхом, мимо широко расставленных лап. Медведь повернулся с неожиданной резвостью и ухватил противника когтями за штаны. В его глазках читалось, что из Бабаева тоже выйдет хороший коврик, а постелить его можно где-нибудь на льдине или в берлоге под сугробом.

Ткань треснула, Бабаев откатился в сторону и вскочил. На его бедре алели две основательные царапины. Почуяв кровь, медведь совсем разъярился, встал на дыбы и с жутким ревом рухнул всей тушей на врага. Но Али Саргоновича в том месте уже не оказалось, там была лишь его тень. Сдвинувшись на два шага влево, он примерился и прыгнул на необъятную медвежью спину. Его ноги стиснули клещами ребра хищника, пальцы вцепились в шерсть у загривка. Долю секунды он удерживался в этом положении, потом его руки скользнули вниз, под страшные медвежьи челюсти. Он свел пальцы в замок и дернул изо всей силы – резко, отклоняясь телом назад, запрокидывая голову медведя. На какой-то миг почудилось, что зверя ему не побороть, что исполинский владыка льдов не поддастся человеку… Потом хрустнули шейные позвонки, и медведь бесформенной грудой рухнул в снег.