Алхимики - [21]

Ренье обернулся: наконец-то ему открылось это загадочное место, эта camera secretorum[21], будоражившая его воображение в течение нескольких дней. Он обвел ее взглядом и почувствовал разочарование.

То была лаборатория алхимика, одна из тех, что тщательно скрываются от посторонних глаз, но при этом встречаются повсюду: в замках и дворцах, в городских домах и деревенских хижинах, в монастырях и церковных приходах — мрачная, темная и тесная конура, в которой едва можно развернуться. Комната была втиснута между наружной стеной и спальней; ее окно выходило на глухую стену соседнего дома, и непосвященный человек вряд ли догадался бы о наличие здесь еще одного помещения. Заботясь о том, чтобы его занятия проходили в тайне, Хендрик Зварт не только заделал окно, но и тщательно промазал все щели в стенах и обил дверь изнутри толстым сукном.

Но что действительно поражало, так это количество всевозможных инструментов и разнообразных предметов, порой странных и причудливых, которыми была забита лаборатория.

Здесь находилась сложенная из кирпича алхимическая печь в форме башни; она состояла из двух частей: нижней, с открытым закопченным устьем, и верхней, закупоренной со всех сторон, исключая только смотровое отверстие. Печная труба выходила под крышу и, вне сомнения, была тщательно замаскирована снаружи. У стены лежало кресло с отломанной ножкой, на нем — запыленный тигль с полостью в виде креста. Имелось также множество сосудов различной формы и объема, металлические, глиняные, стеклянные; одни стояли, другие валялись, как попало, многие были треснуты, а то и вовсе разбиты, некоторые — пусты, прочие наполнены разными жидкостями и порошками. Большой перегонный куб, именуемый «пеликаном», также был поврежден — натекшая из него лужа уже высохла и превратилась в неровное пятно, маслянисто поблескивающее в лунном свете. Около двери находилась деревянная лохань, в которую были свалены щипцы, кочерга, молотки, металлические пестики и мехи для раздувания огня. На единственной полке теснились банки, реторты, весы, лошадиный череп, мелкие костяные и деревянные фигурки вперемешку с пучками сушеных трав, знакомыми пикардийцу листами мятого пергамента, запыленными свитками; вдоль стен и по углам валялись кости, битая скорлупа, выпотрошенные жабы и змеи, комья сырой земли с червями, банки с протухшей водой, клочья волос и куски угля.

Над печью по обычаю были выведены надписи — в большинстве своем бессмысленная тарабарщина на латыни и греческом, образующая хаотический узор; на его фоне четко выделялись начертанные мелом символические фигуры мужчины и женщины и слова «Spiritus mundi»[22] в окружении символов планет и элементов. Однако, несмотря на это, лаборатория напоминала не мастерскую ремесленника, занятого своим трудом, а лавку старьевщика, забитую, чем попало, запущенную и заброшенную — обитель невежественного суфлера, не знающего, как правильно подступиться к делу. Все было покрыто пылью и сажей, с потолка клочьями свисала паутина.

Андреас был прав: с таким же успехом можно было искать золото в навозной куче.

Но Ренье подавил досаду и стал терпеливо обшаривать горшки и склянки, говоря себе, что, коли в лабиринтах алхимии вольно блуждать и зрячему, и слепому, то шанс выбраться оттуда есть у обоих. Он искал, не гнушаясь залезать в сосуды с нечистотами; много раз ему попадалась куски прогоревшего металла — но ни серебра, ни золота среди них не находилось.

За печью пикардиец увидел цыпленка с отрубленной головой и несколько знаков, начертанных кровью — среди них и перевернутый крест. Все говорило о том, что хозяин Черного дома не чурался магии, и возможно молва не ошибалась, приписывая ему близкое знакомство с жителем преисподней. Но Ренье, усталый и злой, думал лишь о том, что сам сатана не в силах дать ума профану; уже не беспокоясь о том, что его могут услышать, пикардиец выругался и пнул песочные часы.

— Черт бы побрал этот дом и его хозяев! К чертовой матери Хендрика Зварта! Дьявол раздери эту слепую образину! Зачем ему глаза, если он не видит дальше своего носа?! — Ренье снова поддал ногой часы, но это не усмирило его гнев, и он, размахнувшись, смел то, что стояло на полке.

Со звоном попадали стеклянные реторты, череп, ударившись об пол, треснул, листы пергамента разлетелись по комнате. Опрокинув большую бутыль, к ногам Ренье слетела книга в кожаном тесненном переплете — он поднял ее и, не думая, сунул за пазуху.

Больше в лаборатории делать было нечего, и пикардиец ушел тем же путем, что и прибыл — через хозяйскую спальню, лестницу, чердак и крышу прачечной. Хендрик Зварт спал по-прежнему крепко, а госпожи Мины внизу не оказалось: но что с ней стало, пришла ли она в себя, побежала ли к соседям за помощью или со страху забилась в какой-нибудь темный угол, Ренье выяснять не стал.

С голодарем под мышкой он спустился в огород, прошел по тропинке и попал в переулок. Здесь отслужившая свое кукла была разделена на части и со всеми почестями погребена в отбросах. Сам же школяр достал из кармана фляжку, сделал большой глоток, чтобы освежить горло, остатками же щедро оросил мантию. После чего отыскал местечко почище и вытянулся во весь рост, примостив голову на куче бобовой шелухи. Через минуту Ренье уже спал, оглашая переулок раскатистым храпом. Пахло здесь мерзостно, но этот запах не шел ни в какое сравнение с вонью в лаборатории Хендрика Зварта.