Алхимики - [20]

И нежных слов лукавство

Таят смертельный яд.

Пусть шелестят одежды,

Спадая с белых плеч.

Разбитые надежды

Не склеить, не сберечь.

Но так душа беспечна.

В игру вовлечена,

Обманываться вечно

Желала бы она.

И сладких грез отраву

Ты вновь готов испить,

И сердце как забаву

К ее ногам сложить.

XII

Вечером в полутемном храме свершалось особое богослужение, называемое Tenebrae. Церковь была почти пуста, каноник отсутствовал. Десяток прихожан дремали на своих скамьях. Когда священник, возглашая коллекту, произнес: «Боже, Ты возжелал, чтобы Сын Твой ради нас взошёл на крест…», причетник по обычаю перерезал веревку, которой была привязана кукла-голодарь. Однако вместо того чтобы упасть вниз, соломенное чучело, пролетев немного, остановилось, покачалось над алтарем и вдруг вознеслось вверх, исчезнув под темным сводом церкви.

Певчие задрожали, причетник с криком «Иисус среди нас!» повалился на пол, кое-кто из прихожан последовал его примеру. Один священник сохранял присутствие духа. Служба продолжилась, но не все находящиеся в церкви уверились в том, что стали свидетелями чуда.

А в Черном доме госпожа Мина сидела возле кровати своего брата. Господин Хендрик уснул после того, как она дала ему настойку, оставленную аптекарем, но сама женщина не могла сомкнуть глаз, и сердце ее сжималось от страха. На столе, среди привычного беспорядка догорала свеча; крохотный островок света постепенно уменьшался, отступая перед наползающей из углов темнотой. Было слышно, как ветер уныло завывает в дымоходе; на чердаке что-то шуршало и постукивало.

Вновь раздался стук, словно от деревянной колотушки: такое повторялось часто, но на сей раз он как будто шел сверху, а не снизу. Прошуршав, съехал по крыше кусок черепицы, и госпожа Мина услышала, как он глухо ударился о землю. Она вздрогнула и сжалась в кресле; гром небесный не вызвал бы у нее большего ужаса, чем этот едва слышный звук.

На чердаке хлопнуло окошко.

— Пресвятая Дева, спаси и помилуй, — прошептала женщина, трясясь мелкой дрожью. Она обхватила себя за плечи — ладони у нее были ледяными.

Вдруг наверху послышались шаги, как будто кто-то ходил взад-вперед по чердаку; временами им вторил пронзительный скрежет, словно железные когти впивались в дерево, и сквозь щели на потолке пробивались бледные отсветы. Замерев от страха, госпожа Мина молча следила за ними взглядом. Но шум стих так же внезапно, как и начался.

Мало-помалу женщина пришла в себя. Она наклонилась к брату — тот лежал на спине, как мертвый. Госпожа Мина позвала его, но он не ответил; тогда она дотронулась пальцами до его шеи и ощутила слабое биение пульса.

Госпожа Мина взяла подсвечник и выглянула на лестницу; она хотела окликнуть служанок, но вспомнила, что в доме их нет. Тогда женщина слабым голосом позвала племянника: ей было невыносимо и дольше оставаться одной — а с братом, лежащим, как труп, она была все равно, что одна. Но Андреас не откликался, и комната его была пуста.

Свеча догорала, бросая последний отблеск на источенные жучком лестничные перила. Глядя на затухающий огонек, госпожа Мина почувствовала, как ее охватывает странное оцепенение; надо было спуститься в кухню и взять новую свечу, но она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой.

Выпустив дымную струйку, свеча погасла. Темнота и холод обступила женщину со всех сторон. Она больше не слышала звуков старого дома — их заглушал стук ее сердца, отдающийся в ушах, подобно барабанному бою. Медленно-медленно женщина подняла глаза и увидела, как сама собой открывается чердачная дверь. Из черного проема выплыла человеческая фигура: она была гигантского роста, но вся изломанная; ее руки болтались как плети, а ноги не касались пола. Голова ее была откинута, и темные провалы глаз смотрели прямо на женщину.

Госпожа Мина хотела закричать, но от ужаса лишилась голоса, и из перехваченного судорогой горла вырвался жалкий хрип. В ответ раздался протяжный стон, исполненный такой муки, что волосы у нее встали дыбом; глаза женщины закатились, и она мешком осела на ступени. Подсвечник выпал из ослабевших пальцев и, подпрыгивая, укатился вниз. Следом за ним сползло бесчувственное тело хозяйки.

Довольный своей проделкой Ренье втащил голодаря обратно на чердак, а сам выпрыгнул на площадку. Госпожа Мина недвижимо лежала у подножья лестницы, но он лишь мельком глянул в ее сторону: все его внимание было приковано к приоткрытой двери, из которой вышла женщина. Он прислушался: за дверью стояла тишина. Не было слышно даже дыхания больного.

Пикардиец вошел. Маленькая комната была все так же пуста и заброшена; в спальне на кровати неподвижно лежал Хендрик Зварт — он спал так крепко, что и пушка не разбудила бы. Из осторожности Ренье прикрыл дверцы алькова и подпер их креслом, потом, еле сдерживая нетерпение, отодвинул светлый гобелен.

За ним оказалась дверь, сбитая из толстых дубовых досок. Она была заперта, но ключ торчал в замке — видимо, госпожа Мина забыла его вынуть. Пикардиец счел это хорошим знаком. Дверь тихо отворилась, пропуская его внутрь, потом также бесшумно захлопнулась.

Ренье очутился в крошечной комнатушке, узкой и душной, как склеп. Единственное окно было заколочено. Густой запах серы и нечистот свалил бы с ног любого, и Ренье поспешил заткнуть ноздри смоченными в уксусе комочками ветоши. Зажигать свечу он не стал, вместо этого сорвал несколько досок с оконной рамы; хлынувший сквозь отверстие серебристый свет будто тонкой кистью очертил комнату и каждый предмет в ней.