Алфавита. Книга соответствий - [18]

На втором этаже — спальни.

— Это спальня моего сына! — торжественно громыхает он, подталкивая вас, чтобы вы не толклись на пороге, а зашли поглубже и оглядели все как следует. — Ему восемь. Боевой парень. Окна на восток. Пойдемте дальше. Это спальня дочери. — Снова подталкивание. — Ей тринадцать.

Очень занятая девочка. Уже зарабатывает. Вот ее стол, вот тетради, книги… По воскресеньям мы ходим в церковь. Окна на восток. Я учу моих детей быть добрыми. Видите? Это ванная комната. Ею пользуются дети. Здесь есть все необходимое. Вот ванна. Вот душевая кабина…

Вы киваете и угукаете.

— Пойдемте дальше. Это наша спальня — наша с Лиззи. — Подталкивает, чтобы вы не отлынивали. — Вот наша кровать. Окна на восток.

Заметьте, наша спальня вдвое больше, чем детские. Это справедливо, ведь нас двое. Это наша ванная комната. Видите? Это ванна. Это окно.

Я люблю естественный свет в ванной. Окно на восток.

Вы киваете. Взгляд падает на раковину. Она противоестественно длинная. Над ней из стены торчат два крана.

— А это что?

— Это? — Он оживляется, ваш интерес действует на него как наркотик.

— Это раковина. Видите ли, мы с Лиззи встаем в одно время и не можем ждать друг друга, чтобы умыться. Мы умываемся вместе. И полотенца висят с обеих сторон. Видите?.. Здесь мы вместе умываемся, а здесь… — Он делает многозначительную паузу и указывает на душевую кабину: — А здесь мы вместе принимаем душ!

Расплывается в ожидающей улыбке. Вы угукаете и пятитесь. В конце концов, хорошенького понемножку.

— Wait a minute, — говорит он добродушно. — You don't understand! I'll repeat. So…[1]

Черт его знает. Ваш английский и впрямь хромает на все четыре ноги.

На всякий случай вы сосредоточенно хмуритесь.

— Итак, — повторяет он, и его полное розовое лицо принимает выражение лукавства. — Повторяю. Здесь мы вместе умываемся. А ЗДЕСЬ МЫ ВМЕСТЕ ПРИНИМАЕМ ДУШ!!!

Вы переглядываетесь с товарищами.

— Ну хорошо, хорошо, — говорите вы. — Понятно. Пойдем вниз?

Его лицо становится растерянным. Кажется, он даже бледнеет.

— Э! э! подождите! — говорит он встревоженно. — Вы что? Вы поверили, что ли? Бросьте! Это была шутка. Это была просто шутка. Честное слово, я пошутил. Мы никогда! — вы слышите? — никогда не принимаем душ вместе!! Мы приличные люди!.. Вы мне верите? — смятенно спрашивает он. — Скажите — ВЫ ВЕРИТЕ МНЕ?!

Вы верите ему. Вы делаете все, чтобы впечатление от этого глупого недоразумения как можно скорее сгладилось. В конце концов, он не виноват. Если кого и винить, то это вас — за то, что вы напрочь лишены чувства юмора.

И вот проходит этот длинный день: беготня по саду!.. футбол с маленьким Биллом!.. вино!.. закуски!.. вкусно и весело!.. и барбекю, барбекю!.. Только почему-то вместо мяса пожарили гамбургеры, и они долго напоминают о себе неистребимым послевкусием столовского бутерброда… но это не важно.

В понедельник его нет… во вторник нет… в среду вы только-только успеваете подумать, что, оказывается, вам его немного не хватает, как дверь распахивается от энергичного пинка.

— Есть! — громыхает он с порога. — Я выучил! Теперь-то я знаю, что сказать, если приеду в Москву и заблужусь в метро! Я выучил!

— Ну?

— Just a moment… sorry… Oh, yes!..[2]

Он расправляет плечи, выкатывает живот, набирает в грудь побольше воздуху и ликующе возглашает первое и последнее, что вы слышите от него по-русски:

— Йа поть-ей-йаръ-лься!..

Достопримечательности

Говорить в Замке (см.) было особенно не с кем, да я и не стремился. Однако время от времени в Literarisches Colloquium Berlin устраивались вечера, приемы, публичные чтения, выступления писателей, завершавшиеся скромными угощениями. Меня тоже приглашали, а пара-другая кружек пива неминуемо развязывает язык (см).

На такой как раз вечеринке мы разговорились с Виктором, одним из людей, которые работали в офисе Замка. Правительство Берлина не считало поддержание литературного процесса своей первоочередной задачей, скаредничало, главное для них было сводить концы с концами.

Замок предлагал свои залы для проведения разнообразных торжеств.

Холлы, украшенные резными панно и деревянными скульптурами, пользовались большим спросом у киношников — они любили снимать здесь сцены из жизни людей высшего света. В офис к Виктору я приходил, чтобы воспользоваться его принтером.

— Слушай! — сказал он. Мы беседовали по-английски. — Ты знаешь, а ведь я тоже учил русский язык…

— Ну да, — кивнул я. — Все дети Восточной Германии учили русский язык.

Мы отхлебнули из своих кружек.

— Очень трудный язык, — вздохнул Виктор. — Особенно произношение.

— Да ладно, — сказал я. — По сравнению с немецким это просто детская забава.

Он отмахнулся:

— Что ты!.. Есть одно такое русское слово… как же его… м-м-м… никогда не мог произнести… его невозможно произнести!.. Как же его?.. Забыл!

Он в сердцах пристукнул кружкой по столу.

— Что оно означает? — спросил я.

— Ну… это такое слово… означает всякие хорошие места… нет, означает всякие места, которые любят путешественники…

Я пожал плечами, соображая, что бы он мог иметь в виду.

— Разные церкви… музеи… или, например, парки…

Он смотрел на меня с такой надеждой, что я невольно нахмурился.