Алеш и его друзья - [44]

«Это лекарственное сырье, которое курят, после него в голове появляются всякие видения».

«Ага, — кивнула мама, — видения. У тебя температура! Главное, чтоб это был не китайский грипп».

Я посмотрел в потолок и принялся считать до ста. Когда я досчитал до восьмидесяти, пришел папа и принес апельсины. Апельсины, которые стоят почти столько же, сколько лимоны, а главное, они лучше на вкус, не говоря уже о вкусе особых, белых лимонов, из-за которых я ровно неделю провалялся в постели…

Об этом случае я вспоминал, пока пеклись пирожки, а когда они испеклись, мне было позволено взять один, хоть мама и утверждает, что есть горячие пирожки вредно для здоровья, только ей невдомек, что для здоровья гораздо вреднее есть белые лимоны.

13. НАПАДЕНИЕ В ТИХООКЕАНСКОМ ЭКСПРЕССЕ

У нас дома очень противный будильник. Маме достался он от бабушки, мама гордится им, говорит, что даже если все современные будильники испортятся, с этим ничего не произойдет, он будет тикать вечно.

И правда, время от времени мы с папой покупаем к Рождеству новый будильник, но они, как правило, долго не выдерживают. Покупаем мы их, главным образом, потому, что в отличие от мамы не считаем, что бабушкин будильник тикает.

Папа утверждает, что это замаскированная адская машина, а мне тиканье будильника напоминает пулеметную стрельбу. Будильник к тому же внушительных размеров, и на него ушло немало жести. Но самое ужасное — когда он начинает звонить.

Папа говорит, что при звонке будильника ему кажется, что это труба зовет его на кровавую битву, а я считаю, что звон смахивает на шум при погрузке молочных бидонов.

Короче, это безумный будильник, хоть мама им и гордится. Потому папа и ворчал, когда мама вечером заводила будильник.

— У работающего человека свободная суббота, — считал отец, — а эта адская машина снова утром взорвется. Вот уж радость так радость.

— Мы должны проснуться, — строго сказала мама. — У Боржика завтра экскурсия. Учительница объявила сбор в семь часов, Боржику придется встать в шесть, чтобы позавтракать и не идти в поход натощак.

Тут я не мог не рассмеяться — мама набила в рюкзак столько еды, словно я собрался не на экскурсию, а на Тридцатилетнюю войну. В рюкзаке, кроме одеяла, были пирожки, колбаса, четвертушка хлеба, два яблока и мясные консервы.

Хотя по пятницам мне разрешается ложиться спать позже, на сей раз пришлось отправиться в постель уже в полдесятого. Но я все равно долго не мог уснуть, и, когда в шесть утра будильник взорвался, я не больно-то выспался.

Ну, и возле школы, где мы должны были встретиться с Чендой и Миреком, я, разумеется, оказался первым.

Мне, правда, было немножко стыдно, что у меня такой набитый рюкзак, но когда без четверти семь я увидел, как плетется Мирек, мои страхи рассеялись.

— Знаешь, — пыхтел Мирек, который тащил на спине здоровенную котомку, — я, балда, ляпнул дома, что мы будем спать в палатках, вот папа и навязал мне спальный мешок.

Я мысленно поблагодарил себя за сообразительность: на мамин вопрос, где мы переночуем и куда едем, я ответил, что едем мы в Карлштейн[11], а спать будем на турбазе.

Так что мама довольствовалась лишь одеялом и напоминанием, чтоб я на турбазе не подцепил каких-нибудь насекомых, например блох.

Ченда появился ровно в семь и еще издали закричал, что несет на спине заправский рождественский подарок.

— Пришлось взять даже два яблока, — пожаловался он и показал нам свои запасы. — Мама считает, что, если хоть на день оставит меня без присмотра, я погибну от недостатка витаминов.

Мы договорились, что на экскурсию все это не потащим, нам вполне хватит одного рюкзака с едой. Все остальное сложим в клубе.

— А рюкзак несем по очереди, — предложил Мирек.

— Естественно, — согласился Ченда, — а куда мы едем?

Я вспомнил, что наболтал маме, и предложил съездить в Карлштейн.

— Ну, это мы еще обсудим, — заявил Мирек.

Вероятно, ему не больно-то это хотелось.

Но по дороге в клуб мы ничего умнее не придумали. И потому, взяв Чендин рюкзак, подсчитали деньги и двинулись на вокзал.

Нам не пришлось долго ждать. Туристский поезд в Карлштейн отправлялся через полчаса.

Как на грех, подобная идея пришла в голову не только нам, но и многим другим людям — поезд был битком набит. Мы прозевали начало посадки и сели на поезд в последний момент, а все из-за Ченды, который стоял в очереди за лимонадом.

В проходе было полно людей.

— Хорошо еще, что нам недолго ехать, — сказал Ченда, держа в руках три стаканчика. — Карлштейн не так уж далеко, а если б мы ехали дальше, остались бы без ног.

— Можно сесть на рюкзак, — предложил Мирек и уселся. — Подайте мне лимонад.

Ченда передал мне и Миреку стаканчики с лимонадом, а какой-то толстяк, прижав меня к стене, просопел:

— Позвольте!

Немного лимонада из моего стаканчика выплеснулось, и Мирек, сидевший внизу на рюкзаке, возмутился — я что, вообразил себя краном, раз лью ему на голову?

Я собирался объяснить, что виноват не я, а мой сосед-толстяк, который все чего-то крутился, но в этом уже не было необходимости: едва Мирек поднес стаканчик ко рту, толстяк вышиб стаканчик из его рук.

Еще с нами стоял лысый мужчина, который ехал с женой и двумя карапузами. В руках у мужчины был фотоаппарат. Малыши высовывались в окно, а мать держала их за штаны и говорила: