Алеш и его друзья - [36]

Мне-то Гермина вовсе не мешает, тем более что иногда приносит что-нибудь вкусненькое, она хоть и корпулентная, но кулинарка отменная, и я думаю, пусть тетя несносна, она все равно не может быть плохим человеком, раз умеет так хорошо готовить.

А вот кузина Юлия мне очень мешает, она воображает себя взрослой, а проявляется это в ее отвратительном поведении. Никакая она не взрослая, потому что боится мышей, а когда я однажды ей рассказал, что у меня в волосах блохи, и спросил, не хочет ли она взглянуть, она визжала как зарезанная.

Честное слово, мне очень хотелось, чтоб у меня и в самом деле были блохи — она бы визжала еще сильнее, на это стоило поглядеть. Потом, правда, меня на целый месяц лишили кино.

Эта противная Юлия сидела рядом с тетей Герминой и скучала. Она всегда скучает, когда мама с тетей разговаривают, потому что папа помалкивает или запирается с газетами в другой комнате и делает вид, будто у него ужасно болит голова или зубы.

А я злился: мне ведь надо обдумать название клуба.

За ужином мама усадила меня рядом с Юлией. Кузина первой же фразой дала понять, насколько она глупа:

— Ну что, школьничек, — приветливо улыбнулась она, — как дела с арифметикой?

Я что-то буркнул в тарелку с подливкой из помидоров, а мама сердито сдвинула брови: мне следовало бы вести себя более прилично.

Тетя Гермина одарила меня шоколадкой, и в благодарность я должен был разрешить почесать себя за ушами — тетя считает это милой шуткой — да еще рассказать, что у нас сегодня было в школе.

Только у меня не было никакого желания рассказывать, и я сказал, что учительница дала нам на завтра задание — придумать название для клуба четырех мальчиков, которые потерпели крушение у необитаемого острова.

Тетя тут же спросила, как это мальчики могли потерпеть крушение у необитаемого острова, если там есть клуб. Мама с подозрением посмотрела на меня.

Я ответил, что не знаю, ведь это учительница рассказала такую историю, да, все так и было, и повторил, что должен придумать название клуба.

Тетя Гермина пустилась в рассуждения, что эта история наверняка приключилась не у нас, у нас ведь никаких островов нет, тем более необитаемых, — нынешние учителя только и знают выдумывать бог знает что. Затем она призвала кузину помочь мне найти самое красивое название, пусть видят, что я из интеллигентной семьи.

Юлия прежде всего пожелала выяснить возраст этих мальчиков и нет ли среди них похожего на известного французского киноактера Бельмондо.

Я заявил, что на Бельмондо не похож никто, а вот один из этих мальчиков толстый, как Гарди из кинокомедий с Лоурелом и Гарди. Этим я безумно разочаровал кузину, но тем не менее она предложила мне несколько просто ужасающих названий: «Мужественные сердца», «Мыс Доброй Надежды» или «Очаровательная хижина».

Я с пренебрежением дал понять, что все эти названия — на уровне кретинизма, и кузина обиделась, а мама велела мне немедленно отправляться к папе, уж он-то наверняка даст совет, если, конечно, у него прошла головная боль.

Я охотно покинул общество тети и кузины и отправился к папе. Разумеется, он был в полном порядке. Сидел в кресле, положив ноги на кушетку, и читал газету.

Когда я объяснил, что мне нужно название для клуба, он задумался, а потом спросил меня, ушли ли эти мегеры.

— Что ты, — ответил я сочувственно, — сидят и, похоже, не скоро соберутся.

Отец вздохнул, отложил газету, а потом грустно поведал, что не в силах ничего придумать, он ведь сроду на необитаемом острове не был, хотя иной раз, например сегодня, ему очень хотелось бы там оказаться, а когда он был в моем возрасте, он понятия не имел, что такое клуб.

— Неужели? — удивился я, потому что ведь это каждому известно.

— В самом деле, — улыбнулся отец. — Ты ведь знаешь Пекелец?

Еще бы мне не знать Пекелец, если это деревня, откуда папа родом и куда я езжу на каникулы к бабушке!

— Никакого клуба там не было, зато у нас с ребятами возле Лазецкого пруда был сарай, понимаешь? Там мы встречались. А сарай называли «Барахолка».

— «Барахолка»?

— Ну, ты же знаешь, что такое барахло…

— Всякие ненужные вещи.

— А вот и нет! — загорелся папа. — Это для взрослых они ненужные, но не для нас! Помню, как-то мы притащили в «Барахолку» вагонетку. Знаешь, что это такое?

Раз я езжу на каникулы в Пекелец, значит, знаю. Вагонетка — это такая тележка, которая ездит, скользя по проволоке, и в которой возят руду. Мой папа из Пекелеца, то есть из шахтерского края.

— А что вы делали с вагонеткой?

— Превратили ее в амбразуру, — серьезно сказал отец, — она ведь здорово проржавела. Мы укрывались за ней, как за щитом, когда на нас нападали лазечане. А чего только мы не находили на отвалах возле шахт, сколько всего понатаскали во время налетов на сады! Ах, как это было вкусно! А какие сражения мы, пекелечане, вели с лазечанами! Тебе этого не понять, нынче все иначе, мое детство с твоим разве сравнишь.

— Думаешь, у нас сражений не бывает? — обиделся я. — Мы, голешовцы, перманентно воюем за Стромовку с летенской аристократией.

— Перманентно? — прямо задохнулся отец.

— Ну, постоянно, — снисходительно разъяснил я, — ты что, не знаешь слова «перманентно»?