Алеш и его друзья - [35]

Началась неописуемая свалка, в которой участвовали все ковбои во главе с шерифом Киллпатриком, и вскоре разбойников схватили.

— Это был конец Гонсалеса, мужественная старушка из Скалистых гор перехитрила его, — закончила бабушка, и тут раздался звон колокола, точнее, колокольчика — вернулся Алеш с сумкой, из которой выглядывала белая коробка.

— Этот торт я дарю вам взамен того, что вы хотели подарить мне, — сказала бабушка.

Мы торжественно попрощались и поблагодарили бабушку.

Алеш пошел нас проводить и на лестнице спросил:

— О чем это вы с бабушкой разговаривали, что так смеетесь?

— Бабушка рассказала нам сногсшибательную историю, — объяснил Мирек.

И когда Алеш удивленно вытаращил глаза, Ченда добавил:

— О неком американском Яношике, точнее, о Яношиковой бабушке, только шиворот-навыворот.

Алеш ничего не понял, но это уже не имело значения. Дня два мы еще веселились, стоило кому-нибудь вспомнить бабушкину историю.

Жаль, что Алеш ее не слышал и не представляет, какая у него потрясающая бабушка. Но она сама тонко подметила: некоторые ребята думают, что чужие родители лучше их собственных, потому что собственные родители не всегда так откровенны с ребятами, как могут себе позволить чужие родители.

— Ну, хорошо, — сказал Алеш, — а что будем делать с тортом? Надеюсь, вы не думаете, что я его съем?

Мы, правда, именно так и думали, но все же Мирек предложил Алешу отнести торт в клуб вместе с Чендиной свечой, а завтра после школы мы соберемся в клубе, торжественно его откроем и дадим ему название.

— Верно, — согласился наш вожак, — неплохая идея. Я свои обязанности выполню, а вы постарайтесь до завтра придумать какое-нибудь стоящее название для нашего клуба. Ясно?

— Ясно, шеф, — кивнул Ченда, и, когда мы перед домом Алеша расставались, я видел, что не только Ченда, но и Мирек уже размышляли, как назвать наш клуб.

Прошло еще немного времени со дня отъезда Руженки, открытка пока от нее не пришла, но все равно мне вдруг вспомнилось, как мы говорили о троеборье, которое в конце концов плохо кончилось — вожаком нашей компании стал Алеш. Как в первоначальном троеборье мы провели все виды соревнований, которые предложили ребята, кроме моего: соревнования на сообразительность. И потому я решил, что название для клуба должен придумать я и никто другой, — после ужина запрусь в комнате и буду упорно думать и искать что-нибудь подходящее в своих любимых книгах.

Но когда я пришел домой, в комнате сидела тетя Гермина с кузиной Юлией, и мне сразу стало ясно: вечером у нас будет все, что угодно, только не тишина. Тетя Гермина очень говорлива, папа просто поражается, что бывают такие говоруньи, у них болтливость, видно, в крови.

Говоря так, отец всегда мне подмигивает, он ждет, что мама сейчас взорвется, она и впрямь взрывается и долго-долго объясняет, что она, в отличие от тети Гермины, хоть они и одной крови, болтать попусту не любит. А мы с папой смеемся. Смеемся совсем недолго, потому что когда мама злится, она живо заставляет нас умолкнуть. А когда мы умолкнем, я понимаю, что хоть мама и вступается за тетю, все равно она не больно-то ее любит.

Дело в том, что Гермина ужасно толстая, или, как она говорит, корпулентная, то есть дородная, тучная, это латинское слово тетя с удовольствием употребляет, хотя означает оно то же самое, что толстая. Когда тетя приходит к нам, это сразу можно почувствовать уже в коридоре — такими крепкими духами она пользуется.

А больше всего от тетиных визитов страдает отец. Хоть он и вспыльчив, но имеет право выйти из дома только после ухода тети. Тогда он спешит на свежий воздух, чтобы проветрить мозги и легкие, хотя сам уверял меня, что в Голешовицах чистого воздуха нет. Но он же взрослый, и мама ему не препятствует, он может себе это позволить, и когда отец одевается в передней, то морщит нос, делает так: «пф, пф» — и говорит, что в этом парфюмерном магазине он, того и гляди, упадет в обморок.

А потом возвращается веселый, взбодрившийся от здорового голешовицкого воздуха и распевает народные песни, а мама ждет его в кухне, думая, что я давно уже сплю.

Я, конечно, не сплю, наоборот, прижимаю к стене стакан для подслушивания: для того чтобы получше познакомиться с нашей семьей, это самые подходящие минуты, минуты правды, потому как не только мама, но и поющий отец уверены, что я сплю. Поэтому я узнаю много чего о жизни и о себе.

Отец время от времени прерывает свое пение, утверждая, что я замечательный парень. Тысячу раз мне хотелось выскочить из постели и выразить свое согласие с папой, только я понимал, что отец не ведает, что говорит: после визита тети Гермины у него подскакивает давление, а в таком состоянии люди за себя не отвечают.

Конечно, главное, почему папа уходит прогуляться на улицу, вовсе не крепкие тетины духи. Мама ведь тоже душится, например, когда они с папой идут в театр, и это папе никогда не мешает, хотя он чувствует их запах, наоборот, он говорит, как это прекрасно, пф, пф, какой аромат, а мама улыбается, и у нее платье декольте, и папа улыбается, а на нем галстук, и я, хоть и в пижаме, тоже улыбаюсь и радуюсь — ведь я на целый вечер остаюсь дома один и могу делать что угодно.