«Аленка» шоколадка - [14]
И, сделав шаг назад, он продолжал смотреть на меня, а я стояла обалдевшая и притихшая, продолжая слушать звучание его слов…
Первой очнулась Женька. Казалось, она побывала на другой планете, а сейчас вдруг «вернулась на землю». Она мечтательно улыбнулась и сказала:
– А я бы кофе выпила.
– Конечно, – улыбнулся Кира, по прежнему глядя на меня, – сейчас мы вернемся в центр города, там много уличных кафе и ресторанчиков. У вас будет перерыв, прежде чем мы поедем обратно в Хургаду. Можно зайти в магазин за сувенирами или попить кофе.
– Да. Я тоже хочу кофе, – как будто проснулась я.
Когда мы, наконец, снова все собрались в микроавтобусе, Кира сказал, что остался один объект, который обычно всегда посещают в конце экскурсии и, затем, мы вернемся в отель.
Последним объектом была большая церковь, красивая, но несколько необычная.
– Это коптская церковь, – рассказывал нам Кира, – «копт» – значит египтянин. Копты – это коренные жители Египта. Они все православные христиане, как и вы русские. Кстати, вот эта икона у входа из России. Она была подарена церкви много лет назад.
Мы с Женькой заворожено осматривались. Действительно церковь была необычная, так не похожая на храмы у нас на родине. Но было в ней что-то близкое, родное. И атмосфера, которая окутывала сразу при входе и люди, которые в ней находились.
– Но ведь Египет – это исламская страна, – сказала Женька.
– Да, – просто ответил Кира, – восемьдесят пять процентов жителей страны – это арабы. Они исповедуют ислам. Но они не коренные жители. Они заселяли Египет постепенно, и вот сейчас их тут большинство.
– А почему? – спросила Женька.
– Потому что христиане женятся только один раз и имеют только одну жену. Детей в семье бывает, как правило, двое или трое. А мусульмане могут иметь четыре жены. Они могут разводиться и брать новых жен. И обычно в их семьях детей бывает много. Иногда восемь, десять или еще больше. Вот и получилось так со временем, что арабов в Египте больше, чем собственно египтян. Но мы храним свои традиции и поддерживаем веру православную. И, кстати, учим наших детей коптскому языку. Вот посмотрите, там телевизоры висят, – он показал рукой к алтарю, где действительно висели приделанные к стенам телевизоры.
– Все священные тексты написаны на коптском языке, – продолжал Кира, – и здесь, в церкви, дети в воскресной школе учат этот язык и читают эти тексты.
– А как можно понять по человеку он египтянин или араб? – спросила Женька.
Кира улыбнулся:
– Есть несколько признаков. Иногда это видно внешне. А еще арабских мальчиков называют исламскими именами, например, Мустафа, Ахмед, Мухаммед… а коптских – православными именами Питер, Марио, Антон… Но, самое основное, всем младенцам при крещении делают такой знак – и Кира поднял правую руку и показал нам свое запястье. Я глянула на его руку, и у меня пересохло во рту. На запястье Киры была татуировка маленького крестика. Точно такой же, маленький крестик, лежал сейчас в моей сумке. Тот самый, подаренный мне Вахтангом.
– Это коптский крест, – пояснил Кира, – такую татуировку имеют все христиане Египта.
– А почему татуировка? – продолжала любопытничать Женька, – ведь принято символ креста носить на теле. В России говорят – нательный крест.
– Но в Египте очень жарко. Носить на теле что-то просто невозможно. А, кроме того, если вдруг родители ребенка погибнут и его отдадут в приют, по этому символу ребенка отдадут в православный приют, а не в исламский. В Египте, к сожалению, высокая смертность, особенно среди бедного населения. Символ креста на руке означает готовность человека идти путем Христа, – добавил Кира.
– А… это только в Египте? – спросила я.
– Что? – не понял меня Кира.
– Ну… такой крест бывает. А в других странах он другой?
– Это коптский крест, – пояснил Кира, – кресты в разных странах, исповедующих православие немного разные. А тебе какая страна интересна? – он посмотрел на меня и улыбнулся.
– Нууу… например, Грузия.
Но ответить Кира не успел, к нему обратился один из англичан, и я не стала больше заводить эту тему.
На обратной дороге к отелю все молчали. Англичанин Джон постоянно посматривал на Женьку и улыбался. Его сестра Джулия молча смотрела в окно. Женька тоже молчала и о чем-то думала. Я сидела тихо, лишь иногда тайком посматривала на Киру. А он всю дорогу сосредоточенно рассматривал какие-то бумаги.
«Интересно, что он имел в виду, когда говорил мне, что мы одной крови», – думала я, – «А еще крестик этот, загадка сплошная. Интересно: он коптский или грузинский?»
На улице было очень темно, когда мы, наконец, подъехали к отелю. Стоянка возле отеля была полностью заполнена и микроавтобус припарковался немного в стороне.
Я оказалась на улице одной из первых. Стояла и ждала Женьку, которая застряла, пропуская пожилую английскую пару. Катала в голове все увиденное и услышанное сегодня. Вдруг мое внимание привлек высокий женский голос:
– Ну, пошли уже, Мустафа…
Голос принадлежал молодой девушке, явно славянской наружности. Она стояла неподалеку и кого-то ждала. Одетая в обтягивающие шорты и открытую майку она демонстрировала всему окружающему миру свое безупречное тело. Губки сложены бантиком и капризно подтянуты, большие синие глаза, обильно накрашенные ресницы…
В романе "Время ангелов" (1962) не существует расстояний и границ. Горные хребты водуазского края становятся ледяными крыльями ангелов, поддерживающих скуфью-небо. Плеск волн сливается с мерным шумом их мощных крыльев. Ангелы, бросающиеся в озеро Леман, руки вперед, рот открыт от испуга, видны в лучах заката. Листья кружатся на деревенской улице не от дуновения ветра, а вокруг палочки в ангельских руках. Благоухает трава, растущая между огромными валунами. Траектории полета ос и стрекоз сопоставимы с эллипсами и кругами движения далеких планет.
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.