Алексей Толстой - [61]

.

В апреле 1913 года Толстые отправились в Париж, откуда граф писал Кандаурову: «Здесь после завтрака мы собираемся в нашем клубе — в кабачке против Люксембурга. Соня и я, Якулов, Досекин, Кругликова и прочие. В Париже время летит спокойно, радостно, хорошо»^{253}. Летом Толстой в качестве знаменитого писателя проехался по Симбирской и Самарской губерниям, повидался со своей многочисленной тургеневской родней (с толстовской отношения не сложились[24]) и с бывшими однокашниками, пропустив из-за этого блистательный сезон тринадцатого года в Коктебеле, где были Ходасевич, Мандельштам, Цветаевы; зато впечатления от волжской поездки были использованы в «Приключениях Растегина».

Однако теперь прозы ему было мало. Вслед за своей женой он все больше и больше обращался к театру, который он очень любил и был почетным гражданином его кулис (эта любовь позднее проявится во всем блеске в «Золотом ключике»), писал театральные пьесы, однако драматургическая судьба графа оказалась не такой гладкой, как прозаическая.

«Константин Васильевич (Кандауров. — А. В.) рассказывал, как Алексей Николаевич Толстой писал свою первую пьесу (кажется, «Насильников»). Он просил разрешения прочесть пьесу Константину Васильевичу и читал очень долго. (В первой редакции она была гораздо длиннее.)

Кончил и с надеждой спрашивает: Ну как?

А Константин Васильевич показал ему на топившийся камин и сказал: — Брось туда. Алексей Николаевич возмутился: — Что ты, ты ничего не понимаешь! И т. п. Успокоившись, он выслушал мнение Константина Васильевича, что зрители должны будут провести в театре не менее двух суток, слушая эту пьесу. Впоследствии Алексей Николаевич Толстой несколько раз сокращал ее, и все же она шла на театре чрезмерно долго, так что замечание Константина Васильевича оказалось справедливым»^{254}.

Еще хуже вышло с Немировичем-Данченко. Тот, выслушав пьесу Толстого, просто посоветовал больше никому никогда ее не показывать.

«Произошло то, чего можно было ожидать. Помните, я говорил вам? Переделывать пьесу радикально по чужим советам невозможно. Ничего из этого не выйдет. Пьеса — такой род литературы. Она выливается орешком»^{255}.

А жене своей в это же время писал про толстовскую пьесу «День Ряполовского» и ее автора: «Пьеса такая же, как и рассказы. Красочная и незаразительная. Сам он производит впечатление любопытное. Молодой. Лет 30. Полный блондин. Типа европейского. Цилиндр, цветной смокинговый жилет, черная визитка. Работает много. <…> Говорит без интереса, скучно. Пьесу вероятно не возьму. Но упускать его не хочется. Все думается, что он может что-то написать выдающееся»^{256}.

Толстой продолжал писать, он мечтал о Художественном театре, однако все его пьесы там последовательно отвергали — «День Ряполовского», «Дуэль», «Выстрел», «Насильников», — и в конце концов граф стал искать сцену попроще.

«В те годы написал он и несколько комедий, приспособленных к провинциальным вкусам и потому очень выигрышных», — несколько свысока отзывался о Толстом-драматурге Бунин, однако «Насильники» были поставлены в сентябре 1913 года в Малом театре.

Эта пьеса — своеобразный римейк одного из ранних рассказов Толстого «Аггей Коровин», герой которого — заволжский помещик, но совершенно иного рода, нежели Мишука Налымов. Он мечтатель, созерцатель, страдающий от грубого столкновения с действительностью. В рассказе это столкновение происходит сначала в помещичьей усадьбе, а потом в Петербурге, куда приезжает Аггей в поисках любви, в пьесе же действие ограничено Заволжьем и характер у главного героя иной — более мужественный и решительный, за что он и получает в награду счастье и любовь.

А между тем в личной жизни самого Толстого также готовились перемены, и своя награда его тоже ждала. К зиме 1913/14 года Алексей Николаевич и Софья Исааковна исчерпали и любовные, и партнерские отношения, ничто более не связывало их: стало окончательно понятно, что ему нужна другая жена — более домашняя, более хозяйственная, но вместе с тем не чуждая прекрасному, а Софье, по-видимому, на данном этапе муж вообще не требовался. Она всю себя отдавала музам и отказаться от искусства ради мужа была не в состоянии.

Но та, что смогла, та, что принесла себя и свой дар в жертву дому, Толстому встретилась. Ею стала поэтесса Наталья Васильевна Крандиевская, которая еще в самом начале его творческого пути обронила: «С такой фамилией можно и получше». Впрочем, это касалось стихов — не прозы.

Крандиевская происходила из литературной семьи: мать ее была писательницей и дружила с Розановым, отец был издателем (неплохая параллель с семьей самого Толстого, особенно если вспомнить, как граф Николай Александрович издавал романы своей жены), среди знакомых дома числился некто Сергей Аполлонович Скирмунт, очень богатый человек, дававший деньги Горькому для рабочей партии, благодаря чему Алексей Максимович знал Наташу с детства и состоял с ней в дружеской переписке (а о маленьком Алеше Толстом и его матери вспоминала, как уже говорилось, первая жена Горького Екатерина Павловна Пешкова).

Первым мужем Натальи Васильевны был преуспевающий адвокат Федор Акимович Волькенштейн, товарищ Керенского и племянник М. Ф. Волькенштейна, одноклассника А. П. Чехова по Таганрогской гимназии и патрона В. И. Ленина по адвокатуре. Крандиевскую выдали замуж сразу после окончания гимназии, у нее был сын Федя, которому в 1913 году исполнилось четыре года. Наталья Васильевна была незаурядной женщиной, помимо поэзии увлекалась живописью (благодаря живописи они с Толстым и познакомились: Крандиевская была соседкой Софьи Исааковны по мольберту в школе живописи, куда любил заходить Толстой поглазеть на холсты, художниц и натурщиц). Свои стихи она показывала Бунину, Бальмонту, Горькому, позднее Блоку. Бунин писал о ней: «Она пришла ко мне однажды в морозные сумерки, вся в инее — иней опушил всю ее беличью шапочку, беличий воротник шубки, ресницы, уголки губ, — и я просто поражен был ее юной прелестью, ее девичьей красотой и восхищен талантливостью ее стихов, которые она продолжала писать и впоследствии, будучи замужем за своим первым мужем»