Алексей Гаврилович Венецианов - [13]

Всего три года отделяют «Молодого человека в испанском костюме» от «Неизвестного с газетой». При многих общих чертах разница в их решении весьма существенна. От некоторой пестроты в портрете матери, через мастерски сгармонированную декоративную нарядность цвета в «Молодом человеке в испанском костюме» художник в последнем из названных портретов приходит к решению куда более сложной задачи: он намеренно глушит синеву костюма, скупится на число красок в решении фона, чем добивается впечатления подлинной его нейтральности. Не теряя свойств высокой гармонии, приглушенный, звучащий под сурдинку цвет фона и костюма служат тому, чтобы вынудить первое, самое свежее внимание зрителя приковать к лицу, к весьма незаурядной личности человека. Эффекты маскарада, эффекты чисто внешней романтичности больше не интересуют художника. Тривиальная внешность живого прототипа, судя по одежде человека купеческого сословия, не мешает Венецианову увидеть в нем далеко не тривиальный характер. Таким образом, романизм сказывается здесь уже не во внешних признаках, а в самом восприятии художника. Герой весьма серьезен. В лице не отражается тени улыбки. Кстати сказать, почти все герои лучших картин и портретов Венецианова никогда не улыбаются, им чуждо приниженное искательство расположения зрителей. Художник заставляет нас поверить в незаурядность этого человека, в его трезвый ум, твердость и неординарность характера; это первая работа Венецианова, где в приемах решения ощущаются одновременно черты сентиментализма, романтизма и реального восприятия и воплощения натуры. Интересно, что уже тогда, задолго до работы над картиной «Гумно», Венецианов, быть может интуитивно, начинает задумываться над способами, приемами пространственных решений. Здесь ему еще не слишком удается решить эту задачу, но совершенно очевидно, что художник озабочен ею. Фон хоть и дает ощущение некоторой объемности, однако слабо моделированный костюм делает фигуру плоской. Чтобы как-то расширить жизненное пространство в холсте, Венецианов пытается развить его не в глубину картины, а вперед, к зрителю. Очертания газеты в руках своего героя он намеренно закругляет, в результате создается ощущение, что эта мягко округлая форма словно продолжает свое бытие за пределами листа, где-то меж нами и внутренним пространством картины.

Венецианов постепенно приходит к выводу, что выражать в зримых формах идеи сентиментализма и романтизма можно по-разному. В отличие от строгого, рационального классицизма, не признающего эмоций, считающего чувства признаком расслабленности, сентиментализм и романтизм призывали подойти к человеку ближе, заглянуть в его внутренний мир. Трагедии, отчаянию романтизм и сентиментализм, как правило, оставляли мало места; лирическая, чувствующая натура, сближенный с природой «естественный» человек, связанный с внешним миром не столько разумом, сколько чувством, — вот черты идеала, который приняло тогда большинство, хотя, как можно будет увидеть впоследствии, сентиментализм и романтизм проповедовали и более серьезные мысли. Кстати сказать, образцы подобных решений Венецианов мог видеть и прежде. За год до рождения Венецианова Левицкий создал портрет, который одними исследователями трактуется как портрет священника, другими — как портрет отца художника. Уже в нем выразилась глубокая правда характера. А несколько лет спустя он же сделал удивительный по психологической глубине, сдержанно-серьезный портрет одного из крупнейших русских просветителей, Н. Новикова. Немало дивился Венецианов и антирепрезентативному портрету Екатерины II, в котором без патетики, без символов и аллегорий неограниченной власти Боровиковский показал не «Фелицу», не самодержицу, а пожилую, чуть усталую женщину, вышедшую на прогулку с любимой собакой.

И все же в искусстве предшественников подобные портреты были редким исключением. Венецианов же уже с юности, может быть сперва невольно, выступает против общепринятых форм. И вместе с тем он поначалу нередко идет вслед, а подчас и след в след за любимым своим учителем Боровиковским. Яснее всего процесс освоения творческого метода учителя ощутим в портрете А. И. Бибикова, написанном маслом в 1806 году. Венецианов словно хочет доказать себе и учителю, что он уже довольно искушен в технике масляной живописи. Это не совсем так. Его кисть более скована, робка, чем пастельный карандаш. Это ясно, поскольку прекрасный пастельный портрет Бибикова сделан примерно в те же годы — между 1807-м и 1809-м. Их сравнение особенно впечатляюще. Вероятнее всего, Венецианов по-прежнему обходится без предварительного рисунка, делая конструктивную основу изображения сразу цветом. В пастельном портрете самый придирчивый глаз не отыщет погрешности строения форм. В живописном же — движения кисти по пустому холсту были, видимо, так неуверенны, что и последующие красочные слои не могут замаскировать неестественную узость плеч, слишком длинную руку, положенную на спинку скамьи, и столь узкий рукав мундира, что надеть его не представляется возможным. Конечно же, в этих малых погрешностях виною не только все еще непривычная для автора техника масляной живописи. Не считая портрета матери, этот масляный портрет Бибикова — первый, где в поле изображения включены, помимо головы и оплечья, еще и руки. Живость позы, естественность движения — все это еще предстоит завоевать. Чтобы соответствовать новым веяниям, Венецианов — опять-таки впервые в своей не слишком богатой практике — решается на замену нейтрального фона пейзажным. Он помнил, сколь деликатно сумел Боровиковский связать в восприятии зрителя человека с природой, включив в портрет Лопухиной спелые колосья хлеба и васильки. Его собственная попытка получилась наивной: мятущиеся облака и едва намеченная зелень странным образом очутились в одной плоскости; они существуют в холсте совершенно независимо от фигуры. Зато лицо в портрете свидетельствует не только об усвоении заветов учителя касательно способов решения цвета: нежность сочетания цветов, тонкость «перетекания», перехода одного тона в другой. Художник воссоздает личность глубоко чувствующую, мыслящую, со своим неповторимым духовным миром. Венецианов учится проникать в скрытые тайники человеческой души.