Александрийская поэзия - [5]

В связи с изменившимся выбором материала меняется и форма и размер литературного произведения: разрушаются твердо установленные традиции связанности материала с формой стихотворного изложения: материал, как будто требующий эпического размера — дактилического гекзаметра, — может излагаться в элегических дистихах и даже в присущих драме ямбах; значительно сокращаются размеры даже чисто повествовательных стихотворений, эпизоды сжимаются до минимума, быстро сменяются один другим, причем переходы могут быть необычны и неожиданны. Но наиболее крутые изменения переживает лексика литературного произведения и приемы его оформления; лексический запас обогащается и развивается в двух противоположных направлениях — во-первых, в сторону использования народно-разговорного языка; возможно, поэты заимствуют его из неизвестных нам богатых запасов песенного или сказочного фольклора; во-вторых, эти поэты, в равной мере являющиеся учеными, на базе детального изучения множества произведений прошлых веков, — которые представлялись им уже давно-давно минувшими, — вводят в свою лексику устаревшие слова и обороты, часто уже вовсе непонятные их современникам — так называемые «глоссы». Одни поэты предпочитают первый путь, другие второй, третьи — создают причудливый конгломерат той и другой лексики; но для всех поэтов этого периода язык служит материалом для экспериментов. Столь же прихотливо пользуются они излюбленными приемами поэтов классических: редко и не слишком оригинально применяют они сравнения и избегают общеизвестных стабильных эпитетов, чем даже чисто эпические их поэмы резко отличаются от гомеровского образна. Зато метафора, доходящая иногда до полной загадочности, пышно расцветает в их стихотворениях; чтобы сильнее поразить читателя, некоторые поэты изощряются в так называемых «фигурных стихотворениях», в которых расположение стихов образует определенный рисунок — «секиры», «яйца», «свирели», «крыльев»; для их прочтения необходимо знать «ключ», то есть в каком порядке следует читать отдельные стихи, иначе может получиться бессмыслица.

Однако же не следует думать, что такие стихотворные «фокусы» представляют главную задачу и главное достижение поэтов александрийского направления: их требование «ювелирной отделки» (они сами применяют к своим стихам термин «торевтика», то есть тонкая гравировка но металлу) выполнялось ими самими в полной мере и способствовало высокому развитию художественного языка и литературной формы; а это же требование, переданное ими в наследство римским поэтам I века до н. э. и начала I века н. э., оказало благотворное воздействие на римскую поэзию; а о воспитательном влиянии римского наследия на литературу средних веков даже говорить не стоит.

С изменением литературных обычаев и направления интересов изменилось в значительной степени и распределение, и удельный вес литературных жанров: границы их перестали быть четкими, в эллинистической литературе имеется немало примеров смешанных жанровых форм; наряду с этим наблюдается и зарождение и расцвет жанров, дотоле неведомых.

На первом месте можно поставить крутой спад эпического творчества: поэмы, которые, согласно традиции, посвящались изложению какого-либо мифологического цикла, появляются в малом числе, а если появляются, то, несомненно, не имеют успеха, и до нас доходят, в лучшем случае, только их названия. Очевидно, когда исчезла почва для публичного исполнения эпических произведений, о каком говорит еще в IV веке Платон в диалоге «Ион», интерес к их содержанию снижается; само это содержание уже для широкой массы слушателей недостаточно понятно и, может быть, не известно с детства, как было в материковой Греции; интересом и привычкой к индивидуальному чтению «про себя» обладают лишь немногие избранные. Все это не способствовало возникновению и успеху крупных по размеру произведений. Поэмы Гомера, более или менее широко известные всем, становятся из объекта восприятия на слух и наслаждения их красотами объектом текстологической критики: их изучают в деталях, сопоставляют, разбирают со скрупулезной точностью и даже снабжают особыми знаками, выражающими сомнение в достоверности текста. Гомер даже для поэтов этого времени — предмет усердной работы. Поэмы кикликов, примыкающие по содержанию к троянскому циклу, тоже подвергались изучению и критике, но уже не столь тщательной и любовной; так, у главы поэтической школы, Каллимаха, они встречали прямое неодобрение (см. его эпиграмму — стр. 140), и от него вошло в пословицу изречение: «Большая книга — большое зло».

Только одна крупная поэма — «Аргонавтика» Аполлония Родосского (в ее четырех книгах 5835 стихов) — дошла до нас полностью, вероятно благодаря успеху у римских писателей I века до н. э. (Варроном Атацинским был сделан ее полный перевод на латинский язык). По подробному изложению у Павсания мы можем себе представить и другую поэму — «О второй мессенской войне» поэта Риана; героем ее является мессенский вождь Аристомем (VII в. до н. э), боровшийся против Спарты, стремившейся к захвату Мессении. Хотя приводимые Павсанием отрывки не лишены художественной ценности, но и эта поэма, как другие, подобные ей, канула в неизвестность и приводится Павсанием исключительно в историко-географических целях.