Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка - [75]

5 числа из Стокгольма приехал Ганецкий, из Берлина — Парвус. Обсуждали, как лучше организовать приезд Ленина, кому ехать, кому временно остаться для связи между Швейцарией и Россией. Всем не терпелось на праздник революции. Всё же решили, что Ганецкий останется для связи в Стокгольме.

В ожидании писем от Ленина она жила в каком-то хмеле радости и волнения. Всё ещё не верилось, что путь в Россию открыт.

Наконец 22 марта были получены ленинские директивы, вошедшие в историю как «Письма из далека». Александра тотчас же послала телеграмму в Цюрих: «Две статьи и письмо получила. Восхищена Вашими идеями. Коллонтай».

Спрятав на себе несколько бумажных листков с ленинскими письмами, Александра с волнением двинулась в путь. Надо было добраться до Хаппаранды на севере Швеции, единственного открытого шведско-финского пограничного пункта. (Разрешения на транзитный проезд через Швецию добился для неё лидер шведских социал-демократов Брантинг).

До Хаппаранды поезд шёл целые сутки. Всё это время она не сомкнула глаз. То, ради чего она в молодости ушла от мужа, ради чего носилась по свету, — неужели это уже наступило?

У неё было чувство, будто она едет навстречу сбывшимся грёзам.

Когда в Хаппаранде Александру усадили в низкие финские саночки с лошадью рыжей масти, она почувствовала себя дома. На таких же саночках, с такими же лошадками приезжали финские крестьяне в Питер на масленицу, и самое большое удовольствие детей было покататься на этих «вейках».

Звеня бубенчиками, резвые лошадёнки перевезли Александру через замерзшую бухту к русскому пограничному городку Торнео.

Ехать было приятно и всё-таки чуть неспокойно. Чем-то и как встретит её «новая Россия»?

У закрытых ворот заставы появился солдат-часовой.

   — Паспорт есть?

   — Я политическая эмигрантка Александра Коллонтай.

   — Так о вас уже телеграмма имеется.

   — Телеграмма?

   — Ну да, чтобы беспрепятственно вас пропустить.

   — От кого?

   — От Исполнительного комитета... Это мы вам свободу-то завоевали. Без неё бы вы ещё долго по чужим местам мыкались, — с гордостью добавил солдат.

Сколько добродушия было при этом в его беззаветных русских глазах!

В здании таможни к Александре подошёл офицер без погон, с красным бантом на груди.

   — Коллонтай, Александра Михайловна? — спросил он, целуя ей руку. — Как же, как же. Есть распоряжение пропустить вас беспрепятственно. У вас есть документы, письма, бумаги? Будьте любезны, сложите это всё в багаж. Комиссар на Финляндском вокзале выдаст их вам...

Поезд медленно плёлся среди снежных лесов и перелесков. Но на станциях было людно; и на первом плане выделялись солдаты, солдаты революции, герои дня, с красными бантами, с горделиво улыбающимися лицами. И будто все чего-то ждали.

Как тут не выскочить на платформу и не поддаться соблазну произнести речь! На каждой станции происходили митинги, а вслед удаляющемуся поезду неслось многоголосое «ура» в честь революции и её героев.

Россия, новая Россия — она есть, это не грёза, не фантазия. Она осязаема. Сколько в ней перемен! Сколько великого, свершённого под напором воли народной!

От счастья кружилась голова.

В Белоострове в вагон вбежали Щепкина-Куперник с мужем и Шляпников.

   — Шурочка!.. Танечка!.. Неужели это не сон! — восклицали женщины, обнимая друг друга и не скрывая своих слёз.

Сдержанно, по-товарищески, обнялась Александра со Шляпниковым.

   — Ну как ты? — тепло спросил он.

   — Что я? У вас все новости, ты рассказывай.

   — Александр Гаврилович у нас теперь важное официальное лицо — член Исполнительного комитета Совета депутатов рабочих и солдат, — с иронией, но не без почтения произнёс муж Щепкиной-Куперник — Полынов, импозантный петербургский адвокат.

   — В чём функции Совета? Как вы делите власть с Временным правительством? — сразу перешла на деловой тон Александра.

   — Да в том-то и дело, —начал было Шляпников, но его перебил Полынов.

   — Александра Михайловна, ну нельзя же так сразу погружаться в политику, вы же ещё не успели приехать.

В это время всех пассажиров, приехавших из-за границы, попросили пройти в таможенное отделение. Начался второй досмотр.

Здесь уже не было такого порядка и предупредительности, как в Торнео.

   — Согласно последнему распоряжению министерства внутренних дел, провоз в Российскую Республику медикаментов и косметических товаров запрещён, — сухо предупредил Александру чиновник.

Из её саквояжа в стоящую на полу большую картонную коробку полетели духи, помада, пудра, бриллиантин, краска для волос.

С огромными от ужаса глазами Александра молча смотрела в опустевший саквояж и вдруг разрыдалась.

В помещение ворвался Шляпников:

   — Именем Петросовета запрещаю вскрывать багаж товарища Коллонтай!

Таможенник вздрогнул, сделал под козырёк и полез в коробку доставать конфискованную у Александры косметику.

Инцидент в таможне оставил на душе неприятный осадок, но омрачить счастье он не мог. Ещё час езды, и она увидит родной красавец город! Увидит площади и проспекты, снившиеся ей восемь с половиной лет на чужбине!

Замелькали названия станций, знакомых, как вывески на Невском. Сестрорецк, Разлив, Тарховка... Ольгино... Лахта... Засверкали зелено-голубоватые огни предвокзальных семафоров. Появились станционные депо и мастерские из красного кирпича. Поезд замедлил ход и остановился у платформы Финляндского вокзала.