Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка - [42]

Как у вас мило в комнате. Нет этой затхлой атмосферы, которая всегда бывает в домах англичан. Как это ни странно, но до вас я никогда не разговаривал с русскими, хотя всю жизнь мечтал разобраться в их загадочной душе... Сегодня великий день в моей жизни. Вы вдохновили меня на создание пьесы в русском стиле. Это будет пьеса о никчёмности буржуазии. Всю жизнь я мечтал писать пьесы, как Максим Горький, но у меня так не получалось. Но, глядя на вас, я чувствую, как в меня вливаются творческие силы. Вы — воплощение моей отроческой мечты. Не думайте, что наше знакомство с вами исчисляется лишь часами. Я знаю вас тридцать семь лет. В двенадцатилетнем возрасте, 1 апреля 1872 года, в ночь, когда появились признаки моей готовности к продолжению рода, я во сне увидел вас. Да, я знаю, что в ту ночь вы появились на свет. С того апрельского утра я каждый день искал вас, но не находил. Чтобы добиться вас, я писал пьесы, смешившие и будоражившие сотни тысяч людей, но эти фарсы были недостойны вас, возвышенно-неземной, сошедшей со страниц вашей великой литературы. И вот сегодня... Сегодня я лежу у ваших ног и из рыжего ирландца превращаюсь в жгучего брюнета, с наслаждением измарывая себя ваксой ваших ботиков... О сон моей юности, о пресвятая дева, о моя смуглая леди сонетов, мой ангел, моя искусительница, моё вдохновение, мой грех, моя святость, снизойди к моим молитвам. Позволь, о богиня, коснуться губами розовых ногтей на пальцах твоих ног, плотно облегаемых тонкими шёлковыми чулками. О эти благородные ноги, переходящие в мраморный торс!.. О боги, я чувствую себя Пигмалионом, возжелавшим Галатею! О Александриссима, как сладко тебя любить!..

Ласки Шоу порывисты, но быстротечны. Ответного тока они не вызывают, полного созвучия не создают.

   — Моя беда в том, что, полюбив женщину, я возношу её на небеса, — задумчиво произносит Шоу, как бы угадывая мысли Александры. — Я обоготворяю её, и мой экстаз становится бесплотным. Моё неземное счастье сильнее желания, — добавляет Шоу.

   — Милый обманщик, — произносит она с грустной улыбкой и начинает одеваться.

   — Куда ты? Я тебя провожу!

   — Через час у меня выступление в Chandos-Hall на собрании организованных работниц. Пожалуйста, не провожай меня: я возьму кеб, по пути постараюсь обдумать свою речь.

Александра с трудом отыскивает зал собрания. На душе тускло. С таким настроением пафос, конечно, не получится. Chandos-Hall оказывается плохоньким залом человек на двести, расположенным на втором этаже захудалого здания. Голые грязные стены, столы залиты чернилами, ворохи бумаг и газет, сложенные на полу. Где она видела этот зал? Такое впечатление, что она здесь уже выступала... Ну конечно же! Всё это удивительно напоминает помещение Союза текстильщиков на Лиговке. Даже штукатурка так же причудливо выщерблена справа от двери.

Александру вдруг охватывает лихорадочное нетерпение. Кровь бьётся в висках, холодные струйки колющей дрожью пробегают по рукам. Сегодня удастся!

С первых же слов она чувствует, что ток между ней и слушателями установился. И уже неизвестно, сама ли она говорит или это они, эти внимательные лица, диктуют мысли, образы, картины. Во всём существе странная лёгкость, помимо сознания возникают нужные интонации, жесты... Гипноз! Толпа внизу и лектор на эстраде — одно неразрывное целое. Созвучие всё полнее, слияние всё совершеннее... И вдруг что-то обрывается. Кругом шелест, движение, кашель... Ток прекратился. На лицах бродят чужие мысли: свои заботы, свои думы...

Ушли, вырвались... Александра обрывает начатую мысль, непрочувствованную, запутанно-сложную, и бросает живое, понятное, близкое аудитории слово. И снова в единый клубок собрана толпа, и лектор крепко держит в своих руках нить внимания...

Не упустить бы!..

Вверх-вниз, вверх-вниз... Идёт трудный волнующий поединок... Ещё одно, последнее усилие... Александра уже не чувствует себя отдельно от аудитории, хмель собственной речи опьяняет её, с непонятной стремительностью несётся она вперёд к концу речи...

Звенят и замирают последние слова...

Зал сразу наполняется говором, шумом, движением. Толпа, предоставленная сама себе, распалась, рассыпалась. Снова каждый живёт сам по себе. Усиленным движением Александра как бы спешит сбросить с себя остаток гипноза. Но минута слияния воедино, минута потери своего «я» в общем однородном переживании оставляет сладко-волнующее воспоминание, и благодарные руки тянутся к ней со всех сторон...

Опустошённая, но счастливая, сладостно-утомлённая, спускается Александра по лестнице...

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Мигнула молния, и гром

Прохохотал задорно где-то,

И лес прикинулся шатром...

Они в шатре. Она раздета.

В мае 1911 года Александра неожиданно получила приглашение прочитать лекцию о женском вопросе в партийном университете большевиков в Лонжюмо.

Университетом руководил Ленин, но приглашение было направлено ей через Георгия Чичерина[20], милейшего человека, возглавлявшего парижское бюро помощи политической эмиграции.

В феврале и марте в партшколе меньшевиков в Болонье Александра прочла целый курс лекций по женскому вопросу. И хотя в Лонжюмо ей предлагали выступить лишь с разовым рефератом по этой теме, она всё же с радостью согласилась: её всегда привлекала возможность встречи с новой аудиторией.