Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка - [44]

   — Очень рад, очень рад, — сказал Ленин, довольно живо приветствуя Александру. Он был явно в хорошем настроении. — Осветить вкратце нашим слушателям женский вопрос было бы весьма полезно. В каком аспекте вы будете об этом говорить?

   — Тема моей лекции называется «Образ новой женщины в современной беллетристике».

   — Вот и прекрасно. Можно будет убить сразу двух зайцев: и половой вопрос обрисовать, и помочь разобраться в современной беллетристике. Ну и, я надеюсь, тема вашей лекции малость оживит наши занятия. А то публика у нас к научным премудростям не очень привычная, и кое-кто на занятиях иногда засыпает.

Ленин вдруг заразительно засмеялся. И хотя ничего смешного сказано не было, Александра тоже невольно улыбнулась.

   — Да, мы, большевики, малость поотстали в разработке женского вопроса, — прервав смех, вдруг произнёс Ленин. — Вот только сейчас товарищ Инесса готовит программную брошюру по этой теме. — Он помахал стопкой бумажек в руке. — Мне нужно срочно ознакомиться с тезисами брошюры, так что я вынужден вас покинуть. — А вам, товарищ Коллонтай, я полагаю, хотелось бы до начала лекции обсудить с товарищем Инессой узкоспециальные вопросы?

   — Вам очень идёт эта шляпка, — сказала Александра, когда Ленин удалился.

   — Я купила её два года назад по случаю в Брюсселе.

   — Она очень, очень вам к лицу, — настойчиво повторила Александра. — У вас великолепный вкус. Я всегда восхищалась вашими шляпками.

«Они так ловко скрывают ассиметричность вашего лица и чересчур большой рот», —добавила она про себя.

   — Я вижу, у вас тоже прекрасный вкус, — ответила Инесса, как бы в тон мыслям Александры. — В Париже вы всего два месяца и уже одеты по последней парижской моде, а я вынуждена здесь перелицовывать свои московские платья, — вздохнула она.

   — Почему-то все завидуют моему умению носить вещи. — Александра в сердцах тряхнула головой. — А я на свои скромные средства могу себе позволить только одно повседневное платье к ежегодной партийной конференции и раз в два года нарядное платье к очередному конгрессу Социалистического интернационала.

   — А я не могу себе даже этого позволить.

   — Видите ли, Инесса Фёдоровна, в эмиграции я уже три с половиной года. Если бы я всё это время не работала, а занималась одними интригами, я бы тоже до сих пор перелицовывала свои петербургские платья.

   — О каких это интригах вы говорите, голубушка моя?

   — Вы сами прекрасно знаете. Вся деятельность большевистской фракции построена на мелких, простите меня, просто бабьих интригах.

   — На «бабьих», вы говорите? И с таким словарём вы ещё считаете себя сторонницей освобождения женщин? Я очень жалею, что пригласила вас сюда.

   — А я могу и уехать...

   — Простите, что перебиваю вашу дискуссию, — подходя к ним, с улыбкой сказала Крупская. — Перерыв уже кончился, и студенты ждут вас в аудитории.

Крупская и Коллонтай вошли в пристройку. Секунду поколебавшись, за ними последовала Арманд.

В аудитории, ещё сохранившей запах столярной мастерской, на Александру с любопытством смотрели восемнадцать пар внимательных глаз.

   — Товарищи, сегодня вам прочтёт реферат на тему «Образ новой женщины в современной беллетристике» известная деятельница российского и международного социацистического движения Александра Михайловна Коллонтай, — глухо произнесла КрупСкая и села на свободное место в середине зала.

Раздались вежливые аплодисменты.

Александра подошла к самодельной кафедре, отыскала глазами подмеченное ею раньше лицо молодой работницы и, как бы обращаясь только к ней, спокойно и неторопливо начала лекцию:

— Кто такая новая женщина? Существует ли она? Не есть ли это плод творческой фантазии новейших беллетристов, ищущих сенсационных новинок?

Оглянитесь кругом, присмотритесь, задумайтесь, и вы убедитесь: новая женщина — она есть, она существует. Вы её уже знаете, вы уже привыкли встречаться с нею в жизни на всех ступенях социальной лестницы, от работницы до служительницы науки, от скромной конторщицы до яркой представительницы свободного искусства. И что всего поразительнее: вы гораздо чаще наталкиваетесь на новую женщину в жизни и только за последние годы начинаете всё чаще и чаще узнавать её облик в героинях изящной литературы. Жизнь десятилетиями тяжёлым молотом жизненной необходимости выковала женщину с новым психологическим складом, с новыми запросами, с новыми эмоциями, а литература всё ещё рисовала женщину былого, воспроизводила отживающий, ускользающий в прошлое тип. И только Тургенев слегка коснулся новой женщины своей мягкой кистью.

Флобер писал «Мадам Бовари» в то время, когда рядом с ним, в плоти и крови, жила, страдала и утверждала своё человеческое и женское «я» такая яркая провозвестница нарождавшегося нового женского типа, какой являлась Жорж Санд.

Толстой разбирался в эмоциональной, суженной вековым порабощением женщин психике Анны Карениной, любовался милой, безвредной Китти, играл темпераментной натурой самочки Наташи Ростовой в то время, когда безжалостная действительность туго скручивала руки всё растущему, всё увеличивающемуся числу женщин-людей.