Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка - [10]

Указывая на него, мама говорила:

— Раньше здесь жили представители династии Ваза, прежние властители Швеции, но их сбросила революция. Это дом исторический, и его следует осмотреть.

Но Шуру нисколько не интересовала династия Ваза и её дом. Экзамен по истории был уже сдан. Могла ли она предположить в те далёкие годы, что настанет время, когда в этом дворце, отданном Министерству иностранных дел, она часто будет беседовать с министром и его помощниками о различных политических и экономических проблемах.

В Стокгольме они провели неделю. Мама непременно хотела осмотреть все достопримечательности. Автомобилей в те времена не было, и они разгуливали по городу пешком, изнывая от жары.

Из всех достопримечательностей Шуре больше всего понравился дворец короля, потому что там было прохладно.

Когда надо было уходить из дворца, Шура села на холодную ступеньку каменной парадной лестницы и заявила, что дальше никуда не пойдёт.

Мама пыталась уговорить её осмотреть ещё старинный рыцарский собор, но Шура запротестовала:

— Довольно всякой старины. Пойдём лучше в маленький ресторан под мостом. Там такие вкусные вафли с вареньем в шоколаде.

Пройдёт много лет, и Шура опять будет подниматься по лестнице большого дворца, чтобы вручить королю Густаву V верительные грамоты в качестве чрезвычайного посланника и полномочного представителя Советского правительства, а у парадного входа дворца её будет ждать золочёная карета. Если бы маме сказали, что ждёт Шуру в будущем, она решила бы, что это дикая фантазия: такое бывает только в романах.

Хорошо, что не видишь будущего, иначе шоколад и вафли в ресторанчике под мостом не показались бы такими вкусными.

В жизни Шуры наступил период, когда, по обычаям того времени, её должны были выводить в свет, то есть она должна была начать ездить по гостям и балам, обзавестись подходящим гардеробом и поджидать подходящего жениха.

Но у неё были другие планы. Она твёрдо решила продолжить своё образование и с осени поступить на Бестужевские курсы. Однако Соня Драгомирова уговорила её посещать вместе с ней частные курсы, открытые француженкой Труба для девушек состоятельного круга.

Лекторы на курсах были прекрасные. Больше всего Шуру увлекали лекции профессора Менжинского по всеобщей истории. Сильное впечатление произвёл на неё период борьбы Нидерландов с тиранией католической Испании, героическая борьба народа против жестокостей короля Филиппа, изуверства инквизиции, самоотверженность, с которой нидерландский народ отстаивал свою свободу и независимость. Шуру поразило, как это так: между Францией и Испанией распри не прекращаются, а в преследовании протестантов между католиками Испании и католиками Франции существовало полное единодушие? Испания находила крепкую опору во Франции, и особенно у столь ненавистной Шуре партии гизов[9].

Шура высказала поразившую её мысль Менжинскому. Профессор внимательно посмотрел на неё, заставил повторить сказанное и с того дня стал беседовать с ней после занятий и советовать, какие именно труды по истории ей следует читать.

Во французском языке Шура и Соня совершенствовались у популярной в те годы мадемуазель Робер. Эти уроки в последующей жизни Шуре очень пригодятся: и тогда, когда в качестве социалистического агитатора она будет объезжать Францию и выступать с речами перед французскими рабочими, и на посту советского посланника, когда она будет писать ноты по-французски норвежскому, мексиканскому и шведскому правительствам, или в качестве старшины дипломатического корпуса будет вступать в сношения с коллегами-дипломатами.

Но всё это будет потом, через много-много лет. А сейчас её ждала светская жизнь девушки из хорошей семьи, и, как она ни оттягивала этот день, он всё же наступил — день её первого бала.

Громадные залы Зимнего дворца наполнял пьянящий аромат каких-то неземных цветов. На широких мраморных ступенях парадной лестницы и вдоль галерей стояли бесконечными рядами доставленные из императорских оранжерей тропические растения в кадках. Тысяча двести придворных служителей и рабочих две недели трудились над украшением дворца. Вдоль парадной лестницы и при входе в Николаевский зал несли караул кавалергарды и конногвардейцы в касках с императорским двуглавым орлом и казаки собственного Его Величества конвоя в красных черкесках. В ослепительном свете гигантских хрустальных люстр, отражённом многочисленными зеркалами, ярко вспыхивали шитые золотом и серебром мундиры сановников, придворных чинов, иностранных дипломатов, офицеров гвардейских полков и халаты восточных владык. На фоне этого великолепия придворные дамы в лёгких кружевных платьях казались сказочными феями, парящими в эфире.

Шура сделалась влюблённой с самой той минуты, как она вошла в Николаевский зал. Она не была влюблена ни в кого в отдельности, но влюблена была во все три тысячи гостей большого императорского бала. В того, на кого она смотрела в ту или иную минуту.

— Ах как хорошо! — то и дело говорила она, подбегая к сёстрам.

Вдруг всё замерло. Вышел обер-церемониймейстер и три раза ударил жезлом об пол, возвещая начало высочайшего выхода.