Александр Суворов - [9]

— Кошка? Уж не лучше ли вернуться, — пробормотала Авдотья Федосеевна.

Александр понял, что мать чего-то боится.

— Кошка, матушка, не заяц! — попробовал Александр успокоить мать.

Кучер, не оборачиваясь, подтвердил:

— Кошка — к доброй встрече. Да ведь и то: бабьи приметы! Вот если попа встретишь — поворачивай оглобли. Это наверняка.

Часа через два на вершине холма над серым от зябкой осенней ряби прудом завиделась новая усадьба Головиных — высокий дворец с большими окнами, белыми колоннами и круглой беседкой над лепным фронтоном красной крыши. Кое-где еще виднелся неубранный строительный мусор — битый кирпич, бревна, доски. Зияли ямы известковых творил. Торчали стойки неубранных лесов. Дом только что закончился постройкой. Правым от подъезда крылом дворец вплотную приткнут к старому одноэтажному, тоже каменному дому с железными ставнями на маленьких оконцах, построенному, пожалуй, в начале прошлого века, — но дом стоял несокрушимо. Век нынешний и век минувший стояли плотно один к другому. Кое-где расцвеченный изразцами старый дом, видимо, обрекли на слом.

Авдотья Федосеевна велела кучеру подъехать к главному входу нового дворца. Тройка остановилась у дверей с зеркальными стеклами.

Из-за двери выглянуло чье-то испуганное лицо и спряталось. Долго никто не появлялся.

— Матушка, поедем назад, домой! — сказал Александр. — Нас не хотят пускать…

— Помоги мне выбраться.

Александр выпрыгнул из возка и подал руку матери. Она, кряхтя и бранясь, выбралась из экипажа.

— Смотри, — наставляла она сына, — не осрами меня в людях. Больше всего молчи. А если спросят, говори: «Да, сударь», «Да, сударыня».

— А «нет» нельзя? — спросил Александр.

Мать не успела ответить: зеркальная дверь отворилась, и оттуда хлопотливо выскочила сухая женщина, вся в черном, с пронырливыми светлыми глазами. Это была домоправительница боярина Головина, Пелагея Петровна.

— Батюшки мои! Да это, никак, Авдотья Федосеевна! — воскликнула Пелагея Петровна. — Пожалуйте ручку, сударыня. Здравствуйте, матушка боярыня. Давненько к нам не жаловали. Сашенька-то как вырос — и не узнать! Пожалуйте, пожалуйте!..

Пелагея Петровна пропустила гостей в переднюю, велела кучеру отъехать на конный двор и заперла дверь на ключ.

В передней не было ни дворецкого, ни слуг. В доме стояла глубокая тишина.

— Как здоровье Василия Васильевича? — спросила Авдотья Федосеевна.

— Слава богу…

— А здоровье Прасковьи Тимофеевны?

— Тоже слава богу…

— Да что же это я ее не вижу? — обиженно проговорила Авдотья Федосеевна.

В былое время подруга всегда выбегала ей навстречу, чтобы обнять на самом пороге дома.

— Да все ли у вас благополучно? Тишина в доме, словно все вымерли…

— Ох, боярыня матушка! Коли правду сказать, не в час вы к нам пожаловали. Преогромное у нас несчастье приключилося! Такое уж несчастье, что и не знаю, как сказать. Господь нас за грехи карает!

— Да не пугай ты, Пелагея Петровна, — вишь, у меня ноги подкосились. Сказывай же!

Авдотья Федосеевна грузно опустилась на диван, сгорая от любопытства.

— Любимый-то кот боярина, Ванька, залез в вятерь[12] с живыми стерлядями, пожрал их всех, назад полез да в сетке и удавился!

— Насмерть?

— Насмерть, государыня, насмерть. Совсем окочурился кот. Было это еще утром. Стерлядей паровых заказал боярин ради тебя, зная, что любишь. А теперь что мы будем делать? Как сказать про кончину котову? Матушка моя, да я и о твоем приезде доложить не смею… Покарал нас господь!

— Да неужто вы все тут с ума посходили? — рассердилась наконец Авдотья Федосеевна. — Не домой же мне теперь ехать! Дайте хоть согреться. Уж если хотите, я сама ему про Ваньку-кота доложу…

— Ой, государыня матушка! — воскликнула Пелагея, и на лице ее появился сначала испуг, а потом радость. — Тебя-то он, матушка, выпороть не смеет и в дальнюю ссылку не пошлет… Уж вот вызволишь ты нас! Побудь здесь одну секунду!

Пелагея Петровна убежала на цыпочках. Александр, осматриваясь, дивился и пышным завиткам лепного потолка, и узорчатому паркету, и высоким золоченым подсвечникам, в которых свечей еще ни разу не зажигали: от свечи к свече тянулись по фитилям пороховые зажигательные нити. Два рыцаря в латах, с опущенными забралами, в стальных перчатках сторожили, опираясь на огромные мечи, вход из сеней во внутренние покои… Над огромным мраморным камином стояли меж двух китайских ваз золоченые часы.

Стояла тишина, хладная, немая. Часы уторопленно тикали. Так прошло еще порядочно времени. Стрелка приблизилась к трем. Часы прозвонили семь. В доме, откуда-то из глубоких покоев, подобно морской волне, набегающей на плоский песчаный берег, пронесся, возрастая, шорох. Дверь на верху лестницы распахнулась, по бокам ее встали в белых париках, в голубых ливреях, шитых серебром, и в узких белых штанах два бритых лакея. Затем в дверях показался важный господин в голубом же кафтане. Авдотья Федосеевна подтолкнула Александра и встала с дивана.

Господин в голубом, несмотря на тучность, низко поклонился гостям и медленно и раздельно произнес:

— Добро пожаловать, боярыня Авдотья свет Федосеевна с наследником Александром Васильевичем!

— Это он? — шепотом спросил у матери Александр. — Кланяться?