Александр Шморель - [73]

На следующий день мы встретились, как и договаривались, около университета. Последним пришёл проф. Хубер. Мы представили ему Харнака. После обычного приветствия мы (Шоль, проф. Хубер, Харнак, Вилли Граф и я) направились домой к Шолю. Возможно, Вилли Граф присоединился к нам уже там. На эти детали я забыл указать во время моего предыдущего допроса.

После того, как мы поговорили в квартире Шоля об общих политических вопросах, состоялся преимущественно обмен мнениями между проф. Хубером и д-ром Харнаком. При этом Харнак отстаивал социалистическую форму (национализация крупных предприятий). Проф. Хубер высказывал скорее демократические воззрения. Возможно, что между делом Харнак высказывал и коммунистические идеи, которые отклонялись проф. Хубером. По этому вопросу Харнак сослался на книгу Сталина. В результате этой дискуссии у нас сложилось впечатление, что оба отдавали предпочтение демократической форме правления. То, что Харнак не согласен с национал-социалистической формой правления и что он давал это понять, я, кажется, уже упоминал.

Во время этой беседы также не достигалось договорённости, каким образом Харнак намерен в будущем осуществлять антигосударственную деятельность. Харнак не сказал, как мы должны вести себя в дальнейшем в качестве противников национал-социализма. Между 13 и 14 часами мы завершили беседу, чтобы, наконец, перейти к обеду.

На вопрос, не отстаивал ли Харнак во время этой последней встречи в квартире Шоля тотальное обобществление всех средств производства по русскому образцу, я не могу дать однозначно положительный ответ. Я припоминаю, что Харнак время от времени говорил, что ему не нравятся те или иные меры советского правительства. Предостережения проф. Хубера, что нам не надо бы больше встречаться с Харнаком, я не припоминаю. Возможно, что проф. Хубер обратился в этой связи лишь к Шолю. Вместо этого я хорошо помню, что проф. Хубер после ухода Харнака передал нам проект листовки «Студентки! Студенты!» — так, чтобы Харнак об этом ничего не узнал. Однажды я случайно встретил Харнака на улице (в Мюнхене). Мы обменялись парой фраз. Это было в промежутке, то есть между двумя встречами в квартире Шоля. После второй беседы, когда проф. Хубер встретились с Харнаком в квартире Шоля, я Харнака больше не видел. Я абсолютно уверен, что после того момента между мной и Харнаком не было никакой связи.

Хотя госпожа Берндль и познакомила нас с Харнаком, она не знала, что мы (Шоль и я) занимаемся антигосударственной деятельностью и поэтому интересуемся Харнаком.

На вопрос, не знаю ли я студента медицины Яничека из школы Бергмана, отвечаю, что мне этот человек незнаком. Во всяком случае, он не имеет отношения к моим антигосударственным взглядам и к моей деятельности. Писатель Бергенгрюн и некто Зоммерфельд также не имеют отношения к моему деянию. Во время встречи в квартире родителей в начале лета 1942 г. были также проф. Хубер, брат и сестра Шоль, Лафренц и Шюттекопф, а ещё д-р Генрих Эллерман (а не Петерман). Этого Эллермана я знаю по Гамбургу. Но может быть, что я познакомился с ним в семье Пробстов в Рупольдинге. Эллерман был в своё время учителем в земельном доме ребёнка в Марквартштайне, где Кристоф Пробст был его учеником. Во время этой встречи разговор шёл исключительно о культуре и научных вещах. Никаких политических или антигосударственных высказываний не было. Д-р Эллерман служит сейчас в люфтваффе Мюнхена. Но я его уже давно не видел и не разговаривал с ним. Моих родителей тогда не было дома — они уезжали.

Пожилого господина по имени Вагнер, который якобы уже в который раз доставал писчую бумагу для проф. Хубера, я не знаю. Двоих студентов медицины Штолля и Федерхофера я близко не знаю. Оба не имеют отношения к моему преступлению. Некий Пщивара мне также незнаком. О моих связях с проф. Мутом я уже сообщал.

Больше я по существу ничего добавить не могу».

Записано: Самостоятельно прочитано и подписано:

Шмаус Подпись

КС.

ПОКАЗАНИЯ А. ШМОРЕЛЯ

Мюнхен, 13 марта 1943 года

Доставленный из-под стражи, Александр Шморель, личные данные известны, дополнительно дал следующие показания:

«Поскольку меня упрекают в том, что во время предыдущих допросов я дал неясные или неполные показания касательно поездки из Мюнхена в Штутгарт, то я хочу рассказать правду.

Я припоминаю сейчас, что после возвращения с Восточного фронта я получил внеочередной двухнедельный отпуск. Вероятно, во время этого отпуска я был в гостях у Шоля в Ульме. Во всяком случае, меня не было в Мюнхене 5–7 дней. Из Ульма мы вместе (Ганс Шоль и я) поехали в Штутгарт, чтобы там посетить некоего Гриммингера на предмет получения от него денег. Когда я говорил раньше, что мы предприняли эту поездку в январе 1943 года, то это неверно. Мне кажется, я припоминаю сейчас, что это совершенно определённо было в ноябре 1942 г., то есть, вскоре после моего пребывания на Восточном фронте. На Рождество и Новый год 1942/43 г. я был в Мюнхене. Во время моего пребывания в Ульме я ночевал исключительно в квартире родителей Шоля. Практически всё время я был вместе с Шолем, и мы неоднократно возвращались к мысли вновь написать листовку, чтобы захватить народ нашей идеей. Поездку из Ульма в Штутгарт мы спланировали так, что утром мы выехали из Ульма и вечером опять вернулись туда, без ночёвки в Штутгарте. Возвращаясь к Гриммингеру, Ганс Шоль сказал мне, что этот человек, которого он хорошо знает, возможно, поможет нам с деньгами. Больше Ганс Шоль о Гриммингере не распространялся. Когда мы прибыли к Гриммингеру в Штутгарт, мы открыто дали ему понять, что мы собираемся изготовлять и распространять антигосударственные листовки, и для этого нам нужны деньги. В этот приход Гриммингер нам денег не дал, сказав, что у него в настоящий момент нет и что Шолю нужно будет обратиться еще раз позднее, что тот и сделал, спустя примерно две недели — успешно. Шоль получил от Гриммингера 500 РМ. На каких условиях Гриммингер передал Шолю эту сумму, я не знаю, потому что во время второго посещения меня не было. София Шоль возместила мне из этих 500 РМ ровно 50 РМ — за мои расходы примерно на 230 РМ. От Ганса Шоля мне известно, что Гриммингер женат на еврейке.