Александр Шморель - [47]

Без тени сомнения подписывая собственноручные признания в государственной измене, Шморель в резкой форме отвергал попытки представить его в образе «врага народа».

Четыре следующих протокола, датированные 1, 11, 13 и 18 марта, были посвящены уточнению деталей. В частности, речь постоянно заходила об отношениях с Фальком Харнаком. Возможная связь «Белой розы» с «Красной капеллой» казалась такой очевидной, что следователи гестапо снова и снова отрабатывали каждый известный им факт, пытаясь поймать допрашиваемых на неточностях или противоречиях показаний. Всё это время заключённые находились в одиночных камерах тюрьмы предварительного заключения, не имея никаких сведений друг о друге. По рассказам Лило, в помещении над ней ночью кто-то ходил взад-вперёд. Яркий электрический свет не выключался круглые сутки. Это тяжело действовало на психику. Дежурный заключённый, разносящий еду и просовывающий её в маленькие окошечки в двери, шепнул девушке, что над ней расположена камера Александра. Лило опасалась провокации и не знала, верить ли словам незнакомого человека. Арестантов не выводили из камер даже во время массированных бомбёжек Мюнхена. Лишь однажды Харнак встретился в коридоре с Алексом. С багровым лицом и горящим взглядом Шморель шёл с очередного допроса. Они сдавленно поздоровались.

Спустя несколько томительных недель, когда вопросы следователей иссякли, друзей распределили по разным тюрьмам в ожидании судебного процесса. Александра Шмореля, профессора Хубера и ещё несколько человек перевели в следственный изолятор Нойдек. Таким образом, гестапо направило все дела в руки нацистской юстиции. Однако своё последнее слово Александр сказал, не дожидаясь итогов приговора Народного суда: 8 марта он написал политическое завещание, поставив тем самым для себя точку в этом деле и воспринимая всю последующую юридическо-административную суету следователей, тюремщиков, прокуроров и судей как формальность, обусловленную правилами этого кошмарного идеологического спектакля.

ПОЛИТИЧЕСКОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ (Показания Александра Шмореля)

Если вы меня спрашиваете, какую форму государственного устройства я предпочитаю, то я отвечу: для каждой страны свою собственную, ту, которая соответствует характеру государства. Правительство, по моему мнению, является всего лишь исполнителем народного волеизъявления. По крайней мере, оно должно быть таковым. В этом случае оно, само собой разумеется, пользуется доверием народа, нравится народу — оно же является его представителем, олицетворяет его мысли и волю, оно — сам народ. А народ не может быть против такого правительства. В то же время оно должно быть его предводителем, ибо простой человек не может вникать во всё сам, решать всё самостоятельно, да он и не собирается этого делать — он доверяет своим предводителям, интеллигенции, которая разбирается в этом лучше него. Этот слой интеллигенции должен быть единым целым со своим народом, должен думать о том же самом, чувствовать то же, что и народ, иначе они не поймут друг друга и интеллигенция будет проводить свою собственную политику, не обращая внимания на народ, не считаясь с его интересами, несмотря на то, что народ в любом случае будет являться большинством. Поэтому я ни в коем случае не причисляю себя к решительным сторонникам монархии, демократии, социализма, как бы ни назывались все эти различные формы. То, что хорошо и даже великолепно для одной страны, может быть, для другой как раз наоборот — то, что меньше всего подходит ей. Вообще, все эти формы правления являются лишь внешней оболочкой.

Поскольку я часто заявлял о себе как о русском, то считаю, что единственной возможной формой государственного устройства России является только царизм. Я не хочу этим сказать, что форма правления в том виде, в каком она существовала до 1917 года, является моим идеалом — нет. У этого царизма тоже были ошибки, быть может, даже очень много ошибок — но в основе своей он был верен. В лице царя русский народ имел своего представителя, своего отца, которого он горячо любил — и по праву. В нём видели не столько главу государства, сколько отца, кормильца, советника для народа — опять-таки с полным на то основанием, ведь именно таким было отношение между царём и народом. Непорядок был в России лишь с интеллигенцией, почти со всей, которая полностью потеряла связь с народом и никак не могла её возобновить. Однако несмотря на эту смертельно больную интеллигенцию, а следовательно, и на правительство, единственно верной формой правления в России я вижу царизм.

Безусловно, в государстве, которое я себе представляю, будет существовать и оппозиция. Она будет существовать всегда, поскольку очень редко весь народ бывает единого мнения, но и её необходимо терпеть и уважать. Ведь она вскрывает ошибки действующего правительства (а какое правительство не делает ошибок!) и критикует. Правительство должно быть просто благодарно за то, что ему показывают ошибки, которые нужно исправлять.

Вы спрашиваете меня, почему я не согласен с нац. — соц. формой правления? Потому что она, как мне кажется, не соответствует моему идеалу. По моему мнению, нац. — соц. правительство делает слишком большой упор на ту власть, которую она сконцентрировала в своих руках. Оно не терпит оппозиции, критики. Поэтому ошибки, которые допускаются, не могут быть распознаны и устранены. Кроме того, я считаю, что оно не являет собой выражения народной воли. Оно делает невозможным для народа высказывать своё мнение, менять что-либо в нём самом, даже если он (народ) с чем-либо не согласен. Оно создано, и в нём ничего нельзя критиковать, ничего нельзя менять — это я считаю неверным. Правительство должно идти в ногу с народной мыслью, быть гибким и не только приказывать. По-моему, правительство, если оно видит, что народ не согласен с ним по какому-нибудь вопросу, должно в первую очередь позволить самому народу высказать свою точку зрения и, во-вторых, исправить эту ошибку. В противном случае оно не отвечает воле народа и работает, подчас, против него, и тогда оно уже не представляет собой народ. Я считаю, что сейчас каждый гражданин просто боится высказать что-либо правительственным органам, ведь его накажут за это. Вот этого нужно избегать. Я даже склоняюсь к тому, чтобы отдать пальму первенства авторитарным формам государственного правления, а не демократическим. Ведь мы все знаем, куда завели нас демократии. Авторитарную форму я предпочитаю не только для России, но и для Германии. Только народ должен видеть в своём предводителе не только политического вождя, но в большей степени отца, представителя, защитника. А в нац. — соц. Германии это, как мне кажется, как раз не тот случай.