Александр Невский - [161]

Анания поддержал уважаемый боярин Юрий Михайлович, а за ним и прочие потянулись. Посадник, видя такое дружное ему противостояние, ушел, хлопнув дверью. За ним удалился и тысяцкий Клим, считавший себя обязанным держать сторону посадника.

По уходе их боярин Ратибор Клуксович усомнился:

— Как же без них решать, за ними, чай, сила.

На что Ананий отвечал без задержки:

— Силы этой мы их лишить вольны, ибо забыли они о корысти святой Софии.

Далее все в совете пошло как по маслу, ибо все в одну дуду дули: княжичу Василию кланяться надо, «пускай он собе промыслит, а мы собе».

Дабы времени не терять, уже на следующий день Юрий Михайлович со товарищи поехал в Псков звать на стол Ярослава.

Ананию труднее жребий выпал — очищать Городище. Архиепископ Далмат, узнав о решении боярского совета, прямо перечить ему не решился, но, вызвав к себе Анания, сказал:

— Смотри не обидь отрока. Проводи достойно званию его. Не то падет на город гнев великого князя. И на меня тогда не надейся, Ананий Феофилактыч.

— Хочешь чистым остаться, владыка? — спросил в упор боярин.

Далмат оскорбился, но вида не подал, ответил холодно:

— Я пастырь духовный, Ананий, не забывайся. Мирские дела — не мое поле. Но коли хочешь, то скажу, что провижу тебе.

— Хочу. Говори, — отвечал упрямо боярин.

— Не по себе древо рубишь, Ананий. Придавит оно тебя.

Слова владыки не умерили пыл боярина, напротив, взъярился Ананий того более. Если вчера он еще придумывал, как объявить княжичу Василию о решении боярского совета, то теперь, обозлившись, мчался на Городище с недоброй сладостной мыслью: «Ну погоди ужо у меня…»

Никому из гридней Василия не сказавши, с чем прибыл, он ворвался в сени и, увидев столец пустым, крикнул требовательно:

— Где княжич? А ну живо его сюда!

Василий вышел не сразу; он уже знал о случившемся, но не предполагал, с чем прибыл Ананий. Поэтому, прежде чем выйти, советовался с кормильцем Ставром, как быть.

— Скажи ему, что говорить о сем будешь только с посадником, — посоветовал кормилец. — С ним, мол, ратоборствовал, с ним и решать стану, сидеть ли мне в Новгороде.

Василий вошел в сопровождении кормильца, поздоровался с Ананием, но тот не ответил на приветствие, отчего княжич смутился и замешкался у стольца. Заколебался: садиться или нет? Вызывающая грубость боярина выбила отрока из седла.

— Можно не садиться, Василий Александрович, — сказал Ананий с плохо скрытой издевкой. — Я прибыл, дабы сообщить тебе о решений совета боярского. Мне велено кланяться тебе и требовать немедленного отъезда из Новгорода. Немедленного, — подчеркнуто повторил Ананий.

— Но я посажен великим князем, — отвечал, бледнея, Василий.

— Новеград не в его власти и сам волен в князьях, — четко отчеканил боярин. — А ты и не князь пока… Граду ж князь нужон.

— Но… но… — У Василия заблестели глаза, из которых вот-вот могли брызнуть слезы.

Кормилец решил вступиться, дабы не случилось такого позорища с его воспитанником.

— Но, Ананий Феофилактыч, как сие можно решать без согласия посадника? Только он может…

— Посадник согласен, — искривил рот в злой усмешке Ананий.

— И Сбыслав Якунович согласился? — спросил кормилец в отчаянье.

— При чем здесь Сбыслав? Он не посадник отныне.

— А кто же?

— Я! Я отныне посадник и требую, чтоб заутре вас не было на Городище. Слышите? Завтра же.

Ананий вышел, оставив их в изумлении. У Василия Александровича хлынули наконец слезы, он ударил кулаком о столец, крикнул жалобно:

— Все! Все отцу расскажу-у… Они еще попляшут у меня.

XXIII ГНЕВ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ

«… Ананий, злокозненно став посадником, выгнал меня с Городища со срамом и унижением. А позвали на стол Ярослава из Пскова. А я ныне в печали и обиде обретаюсь в Торжке и жду от тебя войска, дабы отмстить за свой срам Ананию. Прошу Христом-богом, отец, пришли мне войска с добрым воеводой, пойду Новгород на щит брать…»

Прочтя последнюю строку, Александр невольно улыбнулся, хотя ему не до смеха было. Но слышать от сына мужественную фразу: «на щит брать» — ему, как отцу, приятно.

Слезница сына разгневала великого князя и, хотя в грамоте Василий жаловался только на Анания, Александр сразу понял, что все случившееся — происки Ярослава.

«Ах, лис вонючий, добился-таки своего, на мой стол забрался. Ну что ж, как говаривал отец, пришел по шерсть — воротишься стриженым».

Надо было действовать быстро, пока татары не узнали о сваре между князьями-братьями. С них станется, пошлют того же Неврюя с его туменом порядок наводить на Руси, а он так «наведет», что некому станет и землю орать и города обустраивать.

За неделю Александр собрал рать в несколько тысяч, вооружил, посадил на коней. И направился в Торжок. При встрече обнял сына, похлопал ласково по спине, жаловаться не дал:

— Я все знаю, Василий. На Новгород вместе пойдем.

Однако, залучив к себе кормильца, выговорил ему строго:

— Ты что ж это позволяешь оскорблять княжича какому-то Ананию? Молчи. Не холопа растишь, князя русского, так и учи его душу ввысь держать.

— Так он, Ананий-то, как напустился… — оправдывался Ставр. — И рта раскрыть не дал.

— Оттого и напустился, что слабину твою учуял. Надо было сразу гнать его в шею из сеней, да еще б палкой, палкой, за спесь-то.