Александр Дейнека - [131]

На июнь была намечена большая юбилейная выставка его работ, ожидалось присуждение очередной правительственной награды. Казалось бы, Дейнека достиг высшей степени признания и должен быть очень доволен собой, но это было не так. 4 июня у него случился очередной тяжелый приступ цирроза печени. «Врач „скорой“ сделал ему укол, и в день открытия выставки он лежал в полузабытьи…»

Последние десять лет жизни Дейнеки с проблемами и болезнями выпали на долю Елены Павловны Волковой. В первые годы их совместной жизни Александр Александрович был на редкость здоровым, могучим, подтянутым человеком, который любил красиво одеваться, у него были свой парикмахер и портной, шивший ему элегантные и добротные вещи. По воспоминаниям водителя Владимира Галайко, одевался Дейнека модно. Часто он дарил жене большие корзины с цветами и лаконичными записками из двух-трех слов: «Поздравляю с наступающим!», «Дорогому приятелю», а то и просто «Привет!». Елена Павловна была женщиной подчеркнуто скромной и долго скрывала свои отношения с Дейнекой, который был старше ее на 22 года. «Я боялась, что люди могут неверно истолковать их», — говорила она. Жил Дейнека в основном в мастерской, где всё сверкало чистотой и порядком. По воспоминаниям Елены Павловны, он «любил простые белые полы, которые ему тщательно мыла какая-то милая женщина. Любил цветы и всегда ставил на столах роскошные натюрморты из цветов и фруктов»[242]. Особенно любил Александр Александрович яблоки и клубнику и мог часами смотреть на это «благоухание красок». По воспоминаниям жены, художник любил бывать на Центральном рынке, где покупал любимый им творог и те же самые фрукты и цветы.

До переезда в Переделкино у Дейнеки была дача в Подрезкове, а еще раньше в Песках. Как вспоминала Елена Павловна, «фруктов и цветов там хватало в избытке: розы, флоксы, анютины глазки небывалых размеров»[243]. В конце сада стояла мастерская, которую построил местный столяр по проекту самого Дейнеки. «Всё складывалось хорошо в этом „парадизе“ (как называл дом сам Дейнека), но жить там становилось всё более неспокойно, — отмечала она. — Кругом располагались рабочие поселки, и оттуда на дачи совершались налеты хулиганов, они не только тащили, но и громили всё подряд»[244]. Но самое варварское, по ее словам, было то, что они полосовали бритвами картины. После очередного погрома изрезанными оказались «Купальщицы», огромный холст с натурщицей и многое другое. Дейнека был в ужасе от происшедшего и понял, что дальнейшая жизнь на этой даче будет невозможной. В 1965 году дачу продали, и вскоре художник приобрел у писателя Федора Гладкова дом с большим участком в Переделкине, куда перевезли мастерскую.

Как вспоминала Елена Павловна, «кроме неприятностей в академии, стала проявляться тяжелая болезнь, периодически осложняющаяся пристрастием к „зеленому змию“. Силы постепенно уходили. Дейнеку поспешили снять с поста вице-президента, дабы не последовало возможное повышение в академии, о котором шли упорные слухи»[245]. В архиве Государственной Третьяковской галереи хранится выписка из протокола заседания президиума Академии художеств о распределении обязанностей между членами президиума. Основные полномочия получают президент Н. В. Томский и вице-президент В. С. Кеменов, который отвечает за научно-исследовательский институт теории и истории изобразительных искусств, творческие дискуссии и зарубежные культурные связи и подготовку мероприятий по связи с зарубежными организациями. Дейнека остается членом президиума, ответственным за отделение декоративно-прикладного искусства, совет по декоративно-прикладному искусству и художественной промышленности и вопросы синтеза искусств в современном градостроительстве. В его сферу также входит мозаичная мастерская Академии художеств.

Под конец жизни Дейнека чувствовал себя каким-то потерянным. Коллеги по цеху зачастую не проявляли к нему доброжелательности. Несмотря на растущие внешние проявления признания, художник понимал, что до конца, до самой верхней точки, соответствующей его таланту, он не дошел, и считал себя недооцененным. Тщеславный, амбициозный, жаждущий признания, Дейнека чувствовал груз своего возраста, но все еще ждал большего от окружающего мира и не мог смириться с восторжествовавшей советской бюрократией.

В рассекреченной записке Комитета по печати при Совете министров СССР о некоторых вопросах литературы и искусства от 15 января 1966 года говорится об отклонениях от партийной линии в области искусства. В качестве примера приводятся высказывания Дейнеки, сделанные во время одной из дискуссий в стенах Академии художеств СССР. «Недавно во время одной из дискуссий академик Дейнека заявил, что с тех пор, как появилось цветное фото, труды передвижников якобы утратили свою ценность и не имеют будто бы никакого значения», — доносят чиновники, выражая обеспокоенность фактами пренебрежения к культурному наследию, великим духовным ценностям нашего народа[246]. Строптивец Дейнека снова попадает в поле зрения партийных блюстителей норм, которые оживляются после свержения Хрущева и с воцарением триумвирата Брежнева, Косыгина и Подгорного. Но Дейнеку интересуют прежде всего дела художественные.