Александр Александрович Богданов - [74]
Утопия Богданова «Красная звезда» погружена в контекст открытий астрономии, атомной физики и злободневных проблем начала ХХ века. Одновременно она – выражение главных ожиданий социализма XIX века: устранение противоположности между физическим и умственным трудом и дробной специализации работников, «переход к неограниченной свободе труда»[339]. Но такой переход, как считал Богданов вслед за Оуэном, Фурье, Энгельсом, Лавровым, Чернышевским, Кропоткиным и другими утопистами разных оттенков, возможен только при перемене занятий, которую – и это уже картина социалистической «планомерности» в изображении Богданова – обеспечат политехническое обучение, автоматизация производства, информатика и всеобщая организационная наука.
В подкрепляющих социальную утопию научно-технических прогнозах Богданова особое место занял межпланетный корабль-«этеронеф» с атомным двигателем, привлекший внимание российских инженеров-авиаторов[340]. Среди последних был и дирижаблестроитель, сотрудник ЦАГИ и Наркомата иностранных дел Морис Лейтейзен (1897–1939), мальчиком одним из первых прочитавший «Красную звезду», которую Богданов начал писать, скрываясь на конспиративной даче отца Мориса, врача социал-демократа Г. Лейтейзена-Линдова. В 1924 году М. Г. Лейтезен как один из организаторов и секретарь Общества междупланетных сообщений вел переписку с К. Э. Циолковским, в связи с чем обсуждал проблему космических двигателей с А. А. Богдановым[341].
«Космизм» Богданова через открытие повторяемости «организационных типов на разных ступенях бытия»[342] был связан с «гносеологическим социал-демократизмом», выраженным во втором романе Богданова «Инженер Мэнни». Неравенству в принятии решений вследствие «разъединенности науки» и обреченности массовых исполнителей «не знать, а только верить»[343] не должно быть места в преобразованиях, судьбоносных для человеческих коллективов. В этом – социальный (социалистический) пафос всеобщей организационной науки и выдвинутого тогда же Богдановым проекта «Рабочая энциклопедия» как основе «пролетарской культуры».
Первая страница «Инженера Мэнни» показывает, что Богданов уже тогда понимал общечеловеческую угрозу возможного военного применения атомной энергии[344]. Он прямо писал об этом уже и как политэконом и публицист в 1917 году, имея за плечами фронтовой опыт младшего полкового врача русской армии в мировой войне[345]. Столкновение с «проклятьем Каина с Авелем» и увиденное стихийное «равнение по низшему» солдатско-офицерской толпы[346] так потрясли профессионального психиатра, что пришлось лечиться в Москве в клинике нервных болезней. После фронта и демобилизации много лет Богданова не отпускали приступы стенокардии; он решил оставить политику, но упорно продолжать разработку всеобщей организационной науки тектологии как «дела жизни», ибо «мировая война и мировая революция поставили ясно дилемму: преодоление анархии социальных сил и интересов или распад цивилизации»[347].
Второй том «Тектологии» – «Механизм расхождения и дезорганизации» Богданов в 1917 году издал за свой счет, сознавая «коммерческую нелепость» этого «идейно необходимого дела»[348]. В весенние и осенние месяцы того багряного года Богданов критиковал «ленинизм» и прочие «максимализмы», поддавшиеся «атмосфере миража, в которой смутные прообразы социализма принимаются за его осуществление». Богданов первым критически проанализировал «военный коммунизм» и ввел самый термин; Скворцов-Степанов отказался включить главу о «военно-экономических формациях» в написанное в соавторстве первое издание второго тома «Курса политической экономии» в 1918 году[349].
Но в революционной России, провозгласившей себя республикой, а после «военно-коммунистической революции» Ленина[350] «Республикой Советов», возник Пролеткульт. Во главе его встали бывшие участники группы «Вперед» и парижской «Лиги пролетарской культуры». Луначарский, вернувшийся в партию в канун Октябрьского переворота и после него вошедший в правительство как нарком просвещения, энергично поддерживал Пролеткульт. Богданов, не скрывавший разногласий с большевиками, от возвращения в партию и «любого поста» в Наркомате просвещения отказался. Но в деятельность Пролеткульта включился охотно, так как ведь это была трибуна для пропаганды «всеобщей организационной науки». Но именно это и стало роковым и для тектолога, и для организации.
Пролеткульт активно просуществовал всего 3 года, а его критика растянулась на целое столетие. «Те, кто поверхностно соприкоснулся с тем, что тогда творилось в стенах Пролеткульта, слишком поспешно заклеймили его работу варваризмом и посягательством на что-то и на кого-то. Это нелепый вздор», – писал известный режиссер и актер Александр Мгебров[351]. Да то, что программа Пролеткульта состояла в отрицании насле дия прошлого, – нелепый вздор. Это осудили и Богданов[352], и делегаты Всероссийской конференции Пролеткульта, которым Богданов перед своим докладом «Пролетариат и искусство» раздал копии снимков наскальных изображений Альтамирской пещеры, озвучив идею
