Александр Александрович Богданов - [73]

Эти концепции воплощали для Богданова исторический взгляд на природу и познание: они отвергали постоянство видов живых существ (эволюционизм), постоянство атомов «мертвой» материи (энергетизм) и постоянство истин (эмпириокритицизм). Они восполняли учение о революционном переустройстве общества и хозяйства учением о жизни как непрерывном потоке превращений, в котором могут быть выделены не статические «вещи», а лишь относительно устойчивые «формы движения», находящиеся в процессе непрерывного взаимодействия с окружающей их средой и соизмеримые в количествах энергии. И эту картину венчали воспринятые как почти марксистский анализ[328] историко-критические исследования Э. Маха о связи обобщающих понятий механики и термодинамики с изменениями ремесленно-технического опыта[329].

Но «школа Маркса», особенно в России, погрязла в борьбе с различными видами «ревизионизма» и «оппортунизма». И сам Богданов вместе с Луначарским в вологодской ссылке схлестнулся в спорах с «ex-марксистами»-идеалистами – очных с Н. Бердяевым и журнальных с ним же и С. Булгаковым. Но вхождение в руководящие круги российской социал-демократии (в эмиграции по окончании ссылки, затем в Петербурге во время революции 1905 года и снова в эмиграции после ее поражения) столкнуло Богданова с партийными «ортодоксами» – сначала с генеральствующим Плехановым и меньшевиками, затем с Лениным. Один, когда-то внедривший в российское общественное сознание «монистический взгляд на историю», теперь обрушил на «еретика» Богданова всю полемическую ядовитость своего «воинствующего материализма»; другой памфлетной руганью и организационными манипуляциями добился сначала исключения Богданова из ЦК РСДРП, а затем создания по существу новой партии со своим авторитетным единоначалием.

Богданов – «конструктор, человек непреклонной строительной воли»[330], но «по характеру очень мягкий и деликатный человек»[331] в пристрастной, с грубыми передержками партийной полемике не имел успеха. Его друг и соавтор по начатому фундаментальному «Курсу политической экономии» Скворцов-Степанов остался с Лениным, помог тому издать антибогдановский «Материализм и эмпириокритицизм», а затем был даже заслан «вождем» в масоны ради тщетной попытки договориться с видным масоном и крупным московским фабрикантом Коноваловым о деньгах для партии большевиков[332]. Еще один друг – Базаров – угодил в длительную политссылку в Астраханскую губернию. «Пролетарский писатель» Максим Горький, восторгавшийся было эмпириомонизмом[333] и возмущавшийся ленинским авторитаризмом, после Каприйской школы, подстрекаемый М. Андреевой, разорвал отношения с Богдановым и его социал-демократической группой «Вперед», выдвинувшей лозунг «пролетарской культуры». А затем вне организованный им группы оказался и сам Богданов – соратники, включая «меньшого брата» Луначарского, нарушили «принцип товарищеских отношений»[334]. В основанную Луначарским вместе с публицистом-ткачом Ф. Калининым, поэтом-металлистом М. Герасимовым и фантастом-слесарем А. Гастевым русскую Лигу пролетарской культуры Богданов не вошел.

Так между большевизмом-ленинизмом, меньшевизмом, троцкизмом и подходом Плеханова «затерлось» особое направление научно-общественной мысли, которое я считаю возможным называть среднерусским марксизмом. Богданов – центр этого направления; годы его наиболее активного творческого общения с другими главными фигурами – Базаровым, Скворцовым-Степановым, Луначарским, историком-социологом Рожковым прошли в городах, относимых к средней полосе России (Москва, Тула, Калуга), и примыкающей к ней с севе– ро-востока Вологодчине. Географическую привязку, конечно, не стоит понимать буквально, но «плехановская ортодоксия» и троцкизм возникли в эмиграции, а направления, объединенные вначале борьбой с легальным народничеством, – в Петербурге и Нижнем Поволжье. Затем эти направления «растеклись» на «легальный марксизм» (Струве, Туган-Барановский) и социал-демократию (Ульянов-Ленин, Потресов, Мартов), расколовшуюся, в свою очередь, на большевизм-ленинизм и меньшевизм.

Однако, главное, конечно, в содержании, а не в названии. Отличительные черты «среднерусского марксизма» можно охарактеризовать двумя сравнениями Богданова: исторического монизма (взгляд «с точки зрения тех, кто производит») с коперниканским переворотом в астрономии (перемена точки зрения на центр движения планетной системы)[335] и гениальности Маркса с разрывом «исторической границы» между наукой, философским мышлением, гигантским багажом учености и рабочим классом, экономическим, материальным процессом труда. И далее Маркс «все время протаскивает вас через какие-то границы… за пределы того, что он сам сказал»[336].

Богданов в стремлении выйти за пределы сказанного самим Марксом не ограничился партийной деятельностью, философией и публицистикой. Он, с одной стороны, выступил как романист-фантаст с социалистическими утопиями, отразившими «марсианскую» завороженность читающей публики начала ХХ века[337]. С другой стороны, перешел от искания «монистической» философии к разработке «всеобщей организационной науки», нацеленной на обобщение методов, которые