Александр Алехин. Партия с судьбой - [8]

В июле все-таки пришлось собираться в Москву — к Одессе подходили деникинские войска, а испытывать на себе судьбу еще раз, проверяя, как отнесутся белые офицеры к служащему губернского исполнительного комитета, Алехину вряд ли хотелось. В августе он поселился в Москве, в Леонтьевском переулке, а с 1 сентября приступил к занятиям в 1‑й Государственной школе кинематографии. Понемногу восстанавливалась и шахматная жизнь. Но в декабре 1919 г. он оставил школу и отправился в Харьков для работы в Военно-санитарном управлении Харьковского округа. В Харькове он перенес сыпной тиф, а поправившись, несколько раз ездил в Москву с отчетами, пока наконец в мае 1920 г. не был окончательно переведен в столицу. До февраля 1921 г. Алехин, юрист по образованию, работал следователем Центрального следственно-розыскного управления Главного управления милиции — Центророзыска. К этому периоду относится эпизод, приведенный в книге И. Ф. Крылова и А. И. Бастрыкина «Розыск, дознание, следствие» и характеризующий память маэстро.

Как-то раз Алехин услышал разговор дежурного управления с задержанным, назвавшим себя Иваном Тихоновичем Бодровым.

— Как вы сказали, ваша фамилия? — вмешался Алехин.

— Бодров, — повторил тот. — А что?

— Вы не Бодров, а Орлов, — ответил Алехин. — И не Иван Тихонович, а Иван Тимофеевич.

— На пушку берете, начальник. Не на того напали!

— Пару лет назад в военкомате, где я вас впервые встретил, вы представились Иваном Тимофеевичем Орловым, — сказал Алехин. — Вы готовились к медицинскому осмотру, на груди у вас висел золоченый крестик на тонкой цепочке из белого металла, а под ним была небольшая родинка.

У задержанного и в самом деле оказалась родинка и крестик на цепочке, а в скором времени было установлено, что это действительно Орлов — сбежавший из заключения рецидивист.

Одновременно с Центророзыском Алехин с 15 марта 1920 г. работал переводчиком в Коминтерне. При заполнении анкеты Алехин указал о себе, что владеет французским, немецким и английским языками, женат и от службы в армии освобожден по болезни сердца. На этот диагноз стоит обратить особое внимание — он кое-что прояснит в дальнейшем. В марте 1920 г. Алехину шел 28-й год, а шесть лет назад, когда началась Первая мировая война, гроссмейстеру не исполнилось и 22. Немецкая медицинская комиссия, скорее всего, признала Алехина негодным к службе по той же причине. То есть с молодых лет он имел не вполне здоровое сердце.

Что касается второго пункта анкеты, следует уточнить, что 5 марта 1920 г. в Москве был зарегистрирован брак между Александром Александровичем Алехиным и Александрой Лазаревной Батаевой, вдовой. Кстати, в упоминавшейся выше газете «Правительственный вестник», в заметке о награждении знаком Красного Креста, наряду с Александром Алехиным упоминается некая Александра Батаева, жена присяжного поверенного. Вполне возможно, что это и есть будущая супруга Алехина, знакомая с ним еще по Земгору. Однако брак их продлился недолго. И ровно через год, 15 марта 1921 г. Алехин женился повторно — на 42-летней швейцарской журналистке Анне-Лизе Рюэгг, девице, с которой познакомился во время ее командировки в Россию. Зимой 1920/21 г. Алехин и Рюэгг принимали участие в поездке гостей и делегатов Коминтерна по городам России, включая Урал и Сибирь.

По прошествии месяца после второй свадьбы, в апреле 1921 г. Наркомат иностранных дел выдал Алехину документ следующего содержания: «Народный комиссариат иностранных дел не встречает препятствий к проезду в Латвию через Себеж гражданина Алехина Александра Александровича, что подписью и приложением руки удостоверяется. Заместитель Народного Комиссара — Карахан. № 01139 — 29 IV-21 года».

В мае 1921 г. Александр Алехин, потерявший уже к тому времени обоих родителей, был с новой супругой в Риге. С собой он привез несколько чемоданов вещей, среди которых была и та самая ваза, Высочайше пожалованная ему как победителю турнира в Санкт-Петербурге в 1909 г.

Обратим внимание, что разрешение на выезд было получено в Латвию. Но если бы гроссмейстер действительно собирался съездить в соседнюю Латвию и вернуться обратно, едва ли он повез бы с собой огромную фарфоровую вазу. А это значит, что решение покинуть страну было в тот момент вполне осознанным и продуманным. Его отъезд интересен не сам по себе — мотивы отъезда проливают свет на личность Алехина и помогают объяснить другие его поступки, а также правильно оценить утверждения отдельных недобросовестных исследователей. Дело в том, что среди заграничных выступлений и публикаций Алехина так и не нашлось безусловных и неопровержимых его высказываний против Советской России. Поэтому утверждать, что Алехин покинул Родину, будучи убежденным монархистом, антисоветчиком и кем-то там еще, нельзя по причине безосновательности таких утверждений. Кстати, на то, что монархистом Алехин не был, указывает анкета, заполненная гроссмейстером при вступлении во французскую масонскую ложу «Астрея» в 1928 г. В отчете одного из руководителей ложи Н. Тесленко, написанном на основании сказанного Алехиным, говорится, что гроссмейстер накануне революции 1917 г. определенных политических убеждений не имел. От Октябрьской революции ждал обновления, но постепенно разочаровался, убедившись, что существует огромная разница между идеями и действительной жизнью. Ко времени вступления в ложу в возможность и эффективность монархии не верил и был сторонником демократического строя. Масоны-эмигранты описаны в романе М. А. Осоргина «Вольный каменщик» как люди, пытающиеся найти хоть какую-нибудь духовную опору и смысл в существовании. О том же поведал и Алехин, заявив, что вступает в ложу, «тяготясь духовным одиночеством».