Алеф - [5]

Самый примитивный завод по обработке мёртвых детей устроен приблизительно так: друг за другом выстроены три цеха, каждый из которых занят своим делом. Первый — это операционная, где с заготовками работают люди, второй служит для производства ёмкостей, используемых в качестве тары, в третьем продукция упаковывается.

Процесс изготовления экземпляра выглядит приблизительно следующим образом.

Вначале труп попадает на стол патологоанатома, который его вскрывает, извлекает внутренности, наполняет освободившееся пространство формальдегидом, а затем зашивает. Для этого требуется большое искусство: чем тоньше и аккуратнее шов, тем выше цена. С гордостью могу сказать, что у нас работают лучшие специалисты, чьи навыки кройки и шитья вне конкуренции.

После этих процедур труп по конвейеру попадает в следующий цех, где специальная машина, смахивающая на железного осьминога, помещает его в специально приготовленную ёмкость, которая затем по конвейеру перемещается к следующему автомату, который наполняет её формальдегидом или спиртом.

Потом малыш отправляется в бальзамирующую камеру, где находится в течение нескольких часов при определённой температуре, способствующей наиболее полной пропитке органических тканей.

Ни во втором, ни в третьем цехе людей как непосредственных участников производственного процесса нет. Присутствуют только несколько наблюдателей, которые следят за тем, чтобы в работе машин не происходило сбоев.

— Представьте, сколько клиентов привлечёт новая отрасль, — говорит Шпигель, заглядывая в бальзамирующие камеры сквозь толстые небьющиеся стёкла. — И потом, ведь это, можно сказать, «эконом-вариант», который смогут позволить себе даже скромные коллекционеры — поскольку мутанты-животные пойдут по более низкой цене, чем человеческие аналоги.

— Разумеется, — отвечаю я. — У вас есть, так сказать, начальный капитал?

— Деньги? — тревожно уточняет Шпигель.

— Образцы.

— О да! — в голосе немца слышится облегчение. — Полная лаборатория: две крысы, три собаки, она лошадь, две коровы, змея и несколько куриц.

— Откуда столько?

— Наш институт находится недалеко от фермерских поселений, а вы бы видели, чем доблестные земледельцы удобряют свои поля! — на губах Шпигеля появляется усмешка. — С тех пор, как наше правительство дало разрешение на установку новых стимулирующих башен, двухголовые собаки только что по улицам не бегают! Конечно, прогресс имеет неоспоримые достоинства, но лично мне кажется, что некоторые его стороны…м-м-м, как бы это сказать… не совсем приемлемы.

— Совершенно с вами согласен, — любезно отвечаю я, не пытаясь вникнуть в слова учёного. Когда человек собирается заработать на побочных явлениях прогресса, ему не стоит эти явления критиковать. — С животными всё понятно. Но в любом случае нужно посмотреть ваши экземпляры, сделать рекламу, оценить спрос.

— Тогда отправьте кого-нибудь со мной в Германию, и я всё покажу, — с готовностью говорит Шпигель.

— Обязательно. И как только всё уладится, ударим по рукам. Между прочим, я предлагаю вам возглавить немецкое отделение нашей фирмы.

Шпигель, кажется, готов расцеловать меня.

Простившись с ним, я возвращаюсь в кабинет. Через полтора часа наступит время обеда, и можно будет поехать домой.

Вас, наверное, интересует, почему я беру на себя решение такого важного вопроса, как расширение сферы деятельности, никого не спрашивая, хотя всё время намекаю на то, что не являюсь единственным владельцем фирмы?

Дело в том, что, хотя учредителей трое, управляю финансами я один, а мои компаньоны взяли на себя техническую сторону дела. Я не вмешиваюсь в их дела, а они — в мои.

Вы спросите, откуда такое взаимное доверие, и я отвечу: кому доверять, как не человеку, делающему для тебя деньги? Вот уже пять лет мы поддерживаем материальное благосостояние друг друга, и ещё ни разу не возникало повода для разногласий.

Разделение труда — великая вещь. Оно позволяет каждому чувствовать себя хозяином положения. Мой отец говорил: «Если хочешь убедить человека что-либо для тебя сделать, не доказывай ему, что он — колёсико, которое должно крутиться. Докажи ему, что он — колёсико, без которого ничего не будет работать».

Каждый хочет ощущать себя частью прогресса. Движение жизни создаёт впечатление деятельности, и человек думает, что способен создавать, преобразовывать, управлять. Он стремится принимать участие в ходе истории, и тот, кто позволяет ему думать, что это так, владеет им.

Шаг не имеет смысла, если не оставляет следа. Результат поступка должен быть налицо, ибо результат — это кирпичик в стене мироздания.

А любой человек хочет оставить по себе хоть какую-то память.

С тех пор, как в позапрошлом году мою машину закидали по дороге кирпичами, я езжу на бронированном автомобиле. Это тёмно-серый «Бэнтли» с тонированными окнами. Сам я вожу очень редко и держу шофёра. Он невысок, но достаточно крепок и компетентен, чтобы пользоваться оружием. К счастью, нынче убивать в целях самозащиты можно направо и налево, и я жду не дождусь, когда набравшиеся придурки полезут ко мне с обрезками труб или кастетами. Генрих клятвенно обещал мне разнести череп первому же зарвавшемуся дегенерату, так что я постоянно нахожусь в предвкушении фейерверка из ошмётков мозга. У меня тоже есть пистолет, но я ношу его не каждый день — так, по настроению. Стреляю я неплохо, но своему шофёру и в подмётки не гожусь.