Альберт Швейцер. Картина жизни - [10]

В годы студенчества Швейцер проделал огромную работу. Он не щадил себя. Чтобы не уснуть за рабочим столом во время своих ночных занятий он держал ноги в тазу с холодной водой. Только отличное здоровье позволило ему вынести такую огромную физическую нагрузку.

Несмотря на нехватку времени, он тем не менее регулярно наезжал в Париж, чтобы брать уроки органа у Видора. Хотя парижский дядя и помогал ему деньгами, поездки эти являлись для Швейцера предметом немалых забот: ведь и стипендия Страсбургского университета, и помощь дяди-мецената все же давали ему весьма скудные средства. Можно лишь удивляться, как Швейцеру удалось — при существовавшем объеме курсовых заданий по философии и теологии, да еще притом что он самостоятельно взялся исследовать некоторые проблемы жизни Христа, — добиться таких серьезных успехов в игре на органе. Видор уделял своему ученику много внимания и не скупился на похвалы.

В Страсбурге Альберт Швейцер тоже играл на органе. Органист церкви св. Вильгельма Эрнст Мюнх, брат его покойного мюльгаузенского учителя, предоставил Швейцеру возможность упражняться в исполнение кантат и «Страстей» Баха. Церковь св. Вильгельма считалась в ту пору, по свидетельству caмого Швейцера одним из крупнейших центров по распространению культа Баха, зародившегося в конце минувшего века. Как органист, Швейцер не раз участвовал в публичном исполнении ораторий Баха. Только здесь, в Страсбурге, Бах стал ему близок, и эта близость переросла в глубокую любовь к творчеству кантора церкви св. Фомы^{6}.

Лишь одно вызывает удивление. Всякий раз, когда представлялась возможность, Швейцер посещал Страсбургскую оперу, чтобы послушать музыку Вагнера^{7}. Кроме «Парсифаля», который в ту пору разрешалось ставить лишь в Байрёйте^{8}, он видел все вагнеровские оперы. Мыслимо ли подобное сочетание: с одной стороны, обращенная к струнам души музыка Баха, с другой стороны, самоуверенный пафос Вагнера? Еще в бытность свою в Мюльгаузене, всего шестнадцати лет от роду, Швейцеру посчастливилось побывать в местном театре на представлении вагнеровского «Тангейзера». Швейцер писал: «Эта музыка так захватила меня, что долгое время я был не в состоянии как следует заниматься в школе».

Разумеется, эффектная музыка, особенно в такой опере, как «Тангейзер», и впрямь могла потрясти впечатлительного школьника. И все же то особое пристрастие, которое питал Швейцер к музыке Вагнера, довольно трудно объяснить.

В так называемый период грюндерства, начало которому положило создание Германской империи в 1871 году, когда была преодолена раздробленность, тормозившая экономическое развитие, начался подъем экономики, чему немало способствовал приток пяти миллиардов франков, уплаченных Германии французами в качестве контрибуции. Все это породило эйфорию, оказавшую свое влияние как на духовную жизнь, так и на восприятие искусства буржуазией. Музыка Вагнера с ее чувственностью и патетикой как нельзя лучше отвечала потребности буржуа в самовыражении. Тогда-то успех этой музыки впервые достиг апогея. Не все, однако, понимали ее, не все исполняли ее как надо. Ни один театр с собственным оркестром не упускал случая включить в программу произведения Вагнера. Нужно ли удивляться, что юный и все еще мечтательно настроенный Швейцер был потрясен этой музыкой, рассчитанной на могучий театральный эффект? Она затронула самые сокровенные глубины его существа. Много раз в студенческие годы наведывался он в Байрёйт.

Когда же в 1896 году, спустя двадцать лет после состоявшейся в 1876 году премьеры, вновь была показана тетралогия Вагнера «Кольцо Нибелунгов», Швейцер поспешил стать свидетелем этого знаменательного события культурной жизни. Билет на спектакль, стоивший немалых денег, подарили ему парижские друзья, но, чтобы оплатить дорогу туда и обратно, ему пришлось долгое время есть один раз в сутки.

К 1896 году относится и другое важное событие в жизни Швейцера. На троицу он поехал в Гюнсбах навестить родителей. В разговоре с ними, с братом и сестрами часто всплывал вопрос о профессии, которую Альберт намерен избрать после окончания университета. Но в ту пору Швейцер еще не мог дать на него точный ответ. Подобно многим студентам, он был полон планов и замыслов, разные пути манили его. Настало время принять определенное решение на этот счет. Какую же профессию думал избрать для себя Альберт Швейцер, которому в ту пору исполнился двадцать один год? В конце концов решение пришло, казалось бы, само собой. В своей автобиографии Швейцер пишет: «Однажды утром в Гюнсбахе я сказал себе, что до тридцати лет считаю себя вправе читать проповеди, заниматься наукой и музыкой, но после этого рубежа посвящу себя непосредственно служению людям». И он поставил свои научные и художественные планы в прямую зависимость от только что принятого серьезного решения. До намеченного рубежа оставалось еще девять лет, но к тому сроку он должен завершить все задуманные дела.

Ничего сенсационного не было в том, что 21-летний студент наметил для себя подобную героическую программу. Подобные замыслы возникали и будут возникать у многих молодых людей. О решении Швейцера написано уже очень много — о том, как молодой человек ощутил в своей душе бремя совести мира и как это откровение побудило его к действию. Швейцер в ту пору и сам еще не сознавал всей важности принятого им решения, и вряд ли он тогда ответил бы на вопрос, как он себе представляет «непосредственное служение людям».