Альберт Швейцер. Картина жизни - [8]

«Самое глубокое впечатление произвел на меня в гимназии ее директор Вильгельм Дееке, который приехал в Мюльгаузен, когда я уже учился в старших классах, ― писал впоследствии Альберт Швейцер. ― Чувствовалось, что он хотел не только дать нам знания, но и воспитать нас настоящими людьми».

Директор Дееке приехал в Страсбург из Любека. Он не скрывал, что осуждает «опруссачивание» Эльзаса и позволял себе смелые высказывания. Об этом вскоре прослышал наместник генерал фон Мантейфель. Тогда Дееке перевели в более скромную гимназию: назначение в Мюльгаузен было для него своего рода ссылкой. Однако в общении со своими воспитанниками директор никогда не позволял себе выказывать озлобленность, напротив, как истинный педагог, он старался также научить своих питомцев такту и твердости духа. Разумеется, все ученики знали, как поступили с их директором. Альберт Швейцер выучился у него не только греческому и латинскому, но прежде всего стойкости.

Случались, однако, в гимназические годы у Швейцера и такие встречи, которые вызывали в его душе противоречивые чувства и порождали скептицизм. О пасторе Веннегеле, который готовил гимназистов к конфирмации, Швейцер отзывался так: «Он стремился разъяснить нам, что любые раздумья должны умолкать перед верой». Это побуждало Альберта поступать как раз наоборот. «Я же был убежден, что истинность основных положений христианства как раз и должна проверяться в процессе размышления».

Молодой Швейцер был по-настоящему одержим этими поисками истины, стремлением «докопаться до сути», да, впрочем, иначе ведь и не могло быть. Его страсть к спорам немало докучала его близким, в особенности отцу. Примечательно, что сам Швейцер так рассказывает о своей жизни примерно с четырнадцати до шестнадцати лет:

«После злого брожения вино отстоялось. В сущности, я остался таким же, каким был тогда. Совершенно отчетливо я сознавал: если я откажусь от моей страсти к истине и разуму, ко всему, что постигается в процессе мышления, я тем самым отступлюсь от самого себя. Поэтому, в сущности, я столь же невыносим, как и прежде. Я стараюсь лишь, насколько могу, сочетать свою страсть с принятой в обществе учтивостью, чтобы не докучать людям. Я примирился с необходимостью участвовать в разговорах, которые так и остаются разговорами, и выслушивать бездумные суждения, не выражая негодования. Врожденная замкнутость характера помогла мне усвоить эту манеру благовоспитанного человека».

18 июня 1893 года Швейцер держал в гимназии выпускной экзамен за гимназический курс. Экзамен прошел не столь удачно, как того ожидали учителя, да и он сам. Виной тому были его брюки. Считалось непреложным, что на экзамен надо являться в парадном костюме. Швейцеру, правда, достался в наследство от какого-то родича довольно приличный пиджак, но без брюк. Во избежание лишних трат Альберт попросил дядюшку Луи одолжить ему свои темные брюки и в них явился на экзамен. Старый дядюшка был человеком низкорослым и полным, а племянник — высок и худ. При появлении Швейцера все его соученики рассмеялись. Смех не смолк даже, когда они торжественно вступили в экзаменационный зал. Членов экзаменационной комиссии крайне раздосадовало нарушение ритуала экзаменов. Было очевидно, что абитуриент^{4} Швейцер дал повод к непристойному смеху. Председатель комиссии поэтому лично экзаменовал Швейцера чуть ли не по всем предметам. Он вознегодовал, когда экзаменующийся оказался не в состоянии подробно рассказать о корабельном лагере, как он описан у Гомера. «Пocледним был экзамен по истории — специальности господина председателя. Спустя десять минут его словно подменили. Гнев его улетучился совершенно. Под конец он уже не экзаменовал меня, а беседовал со мной о разнице между греческими и римскими колониями, — писал в своих воспоминаниях Швейцер. — Мой весьма посредственный аттестат зрелости по его просьбе украсили подходящим к случаю комплиментом. Так все завершилось к обоюдному удовольствию».

В октябре того же года дядя Альберта Швейцера, который имел в Париже свое торговое дело, помог племяннику поступить учеником к знаменитому органисту Шарлю-Мари Видору. Правда, Видор давал уроки исключительно студентам парижской консерватории, которых по большей части отбирал сам. Но, услышав игру Альберта Швейцера, он сразу же оценил его необычайное дарование и согласился взять его в ученики. Между учителем и учеником вскоре установились сердечные, дружеские отношения, которые сохранялись много лет. В последующие годы Швейцер, как только мог, наезжал в Париж, чтобы брать там уроки органа. Позднее он рассказывал: «Эти уроки имели для меня решающее значение. Видор учил меня совершенствовать мою технику и стремиться в игре к абсолютной пластичности. Кроме того, благодаря ему я осознал значение архитектоники в музыке».

В конце октября 1893 года Швейцер стал студентом Страсбургского университета. Благодаря ходатайству родственников ему разрешили жить при семинарии св. Фомы. В университете его зачислили сразу на теологический и философский факультеты.

Страсбургский университет был основан в 1872 году, после присоединения Эльзаса к Германии, и в ту пору переживал известный расцвет. Многие талантливые молодые ученые устремились в Cтpacбypг, потому что в других германских университетах долго нельзя было получить кафедру: приходилось ждать, пока возглавляющие их профессора не достигнут преклонных лет. K исходу века в Страсбургском университете почти не осталось престарелых профессоров. Повеяло благостным, свежим ветром, студенты и преподаватели были свободны от гнета каких-либо замшелых традиций.